УЧЕБНИК ДЛЯ ВУЗОВ
А.Г. Кузьмин
ИСТОРИЯ РОССИИ С ДРЕВНЕЙШИХ ВРЕМЕН ДО 1618 Г.
В ДВУХ КНИГАХ
КНИГА ПЕРВАЯ
Под общей редакцией доктора исторических наук, профессора
А. Ф. Киселева
Рекомендовано Министерством образования Российской Федерации
в качестве учебника для студентов высших учебных заведений Москва
ББК 63.3(2) я 73 К89
ПРОДОЛЖЕНИЕ
§ 2. ДРЕВНЕРУССКАЯ ПИСЬМЕННОСТЬ И ЛИТЕРАТУРА
235
С христианством на Русь пришла письменность и письменная литература. Известно существование двух славянских азбук — глаголицы и кириллицы. Кириллица была создана в 60-е гг. IX в. просветителем славян Кириллом. Глаголица явно старше, и ее в ряде источников называли «русским письмом». В 860—861 гг. Кирилл посетил Крым, где проповедовал христианство. Там ему довелось приобрести «Евангелие» и «Псалтирь», написанные «русскими письменами». Язык рукописей ему был незнаком, и в Житии Кирилла отмечается, что, познакомившись с одним русином, Кирилл быстро овладел речью, а затем и самой письменностью.
В литературе велись и ведутся споры о соотношении двух алфавитов, и было много предложений заменить понятие «русское письмо» каким-нибудь другим языком — готским, сирийским и иными. Спор в большей степени проистекал из того, что
большинство специалистов знало одну единственную Русь — Киевскую, а в середине IX в. в Киеве христианской общины, по всей вероятности, еще не было. Даже причерноморские русы примут крещение уже после того, как Кирилл посещал Крым, и язык этих русов не был славянским (славянский язык Кирилл знал едва ли не с детства). Имеет большое значение и то обстоятельство, что Житие Кирилла было написано в Паннонии, где «русы» упоминались на протяжении тысячелетия в разных местах и где глаголица и называлась «русским письмом».
Вполне возможно, что глаголица как «русское письмо» восходит к каким-то русам, скорее всего подунайским. В конце IX в. разные Русии (подунайские, тюрингские и прикарпатские) входили в состав Моравии. И они там играли роль просветителей, поскольку руги-русы, как и готы, приняли христианство в ари-анском виде еще в ГУ—V вв. Во второй половине IX в. многие неславянские племена Подунавья и Прибалтики переходят на славянскую речь. Явление это не объяснено, да никто им и не занимался. Но ясно, что причины заключались в противостоянии этих неславянских племен католическим Риму и Германии, везде навязывавшим католичество силой и ставившим покоренные народы в положение феодально-зависимого населения. Примечательно, что глаголица распространяется именно на границах с католическим миром в качестве тайнописи: в западно-болгарских областях (на востоке господствовала кириллица), в Норике-Ругиланде, в Хорватии (Хорватия, нынешний форпост католицизма на Балканах, боролась против Рима, по крайней мере, пятьсот лет).
И недаром всегда существовало мнение, что «русское письмо» прикрывало какие-то еретические взгляды, и у этого мнения есть основания. Как тайнопись в Югославии глаголица использовалась даже в XX в., в годы Второй мировой войны. Есть указания на то (на этом особенно настаивали в Риме), что к славянскому языку ее приспособил Мефодий в конце IX в. для сокрытия от римского и немецкого духовенства элементов арианства, которое также будет держаться в Подунавье несколько столетий. Позднее, когда Моравия вынуждена будет отступить перед натиском Германии и Рима, последует запрещение службы «русских священников» (папская булла 967 г.), а многие дунайские русы потянутся на восток, привнося с собой и глаголические рукописи. В XIX столетии видный российский лингвист И.И. Срезневский заметил, что договоры Олега (911 г.) и Игоря (944 г.) первоначально были записаны глаголицей и лишь впоследствии переведены на кириллицу. Но в целом глаголические рукописи на Руси имели в основном болгарское или моравское происхождение.
Если говорить о письменной традиции, то самым грандиозным явлением общественно-политической жизни Киевской Руси было русское летописание. Летописные своды и записи летописного типа составлялись вплоть до XVIII в. Известно более тысячи рукописей и далеко не все еще привлечено. В летописях обычно переплетается жизнь светская и церковная, и многое зависело от взглядов того или иного сводчика, собиравшего материал о прошлом. В этом плане весьма выразительны первые летописцы, записи которых вошли в состав «Повести временных лет». Язык «Повести временных лет» выделяется на фоне предшествующего и последующего материала именно литературной чистотой. Летописцы перерабатывали множество источников, в том числе передаваемых изустно. Работы такого рода требовали определенного уровня литературного мастерства, и он весьма высок уже в изложении разных сюжетов «Повести временных лет».
Одним из традиционно спорных вопросов является время зарождения русского летописания. Скорее всего, первые достоверно киевские записи относятся ко второй половине X в., может быть, к концу этого столетия, допуская, что вполне достоверные записи о времени Ольги и Святослава сделаны по припоминанию.
В основе летописи лежит недатированная «Повесть» о месте славян после библейского вавилонского столпотворения. Летописец помещает их рядом с иллирийцами, т. е. в Норике, и именно из Норика выводит славян и русов. Варяжская версия начала Руси явно разрывает логику первоначального летописного изложения и вставлена позднее. Рассказ о полянах-руси сопровождается преданиями-легендами о взаимоотношениях славянских племен, о «хазарской дани». Используется также «Сказание о начале славянской письменности». Но надо иметь в виду, что в это «Сказание» позднее вносились добавления, которые часто противоречили первоначальной версии. Эти добавления дают представление о том, как работали летописцы: они не признавали «авторского права» предшественников, либо изменяя текст по своему усмотрению, либо делая записи, не обращая внимания на возникавшие противоречия. Так и появлялись разные версии о происхождении Руси, разные генеалогии, разные версии о начале русского христианства, разные оценки того или иного князя, в частности Владимира, о котором писали и современники, и позднейшие летописцы. Первоначальная летопись за X в. не имела абсолютных дат. Расчет шел по годам княжения того или иного князя. Абсолютные даты появились лишь в XI в., причем привносилось сразу несколько космических эр и стилей счисления, что, очевидно, связано с разными истоками русского христианства.
Пример работы летописцев над текстом «Повести временных лет» дает описание ими княжения Владимира Святославича. Так, рассказ о «выборе веры» Владимиром подан одним из летописцев с откровенной иронией: князя интересовала лишь бытовая сторона той или иной веры. Видимо, этот же летописец с иронией описал поход Владимира и его дяди Добрыни на волжских булгар: «Соглядах колодник, — говорит Добрыня, — суть вси в сапозех. Сим дани нам не давать, пойдем искать лапотников». С иронией рассказывает он и о походе на радимичей. И при этом в иронии этого летописца нет никакой вражды: просто от-. ношения внутри княжеского окружения были такими, как это (видимо, тем же летописцем) дано и при описании знаменитых пиров, проходивших «при князе и без князя».
Рассказ о блудной жизни Владимира дается уже с осуждением, и это явно другой летописец, отдававший предпочтение Ярополку. Высказывалось предположение, что этот летописец редактировал летопись во время краткого правления Святополка в начале Х1в. Зато позднее летописец Десятинной церкви, составлявший или редактировавший свод в 80-е гг. XI столетия, возьмет князя под защиту. Но он оставил и прежний текст, и это тоже было характерно, по крайней мере для многих летописных сводов. А вот описание второй половины княжения Владимира было, видимо, кем-то сознательно уничтожено в летописи, и это может быть связано с острой борьбой за Киев между сыновьями Владимира.
При Владимире бесспорным авторитетом в решении религиозно-просветительских вопросов была Десятинная церковь Богородицы в Киеве. И хотя клир ее состоял из приглашенных Владимиром корсунян, она была ориентирована на Запад, а не на Византию. Даже архитектура ее, как показал известный историк культуры Г. К. Вагнер, была связана с западными истоками (в частности, лепные фигуры в обрамлении церкви). В церковном плане Десятинной церкви и связанной с ней литературно-идеологической позиции будет противостоять Софийский собор, сооруженный при Ярославе как митрополичий. Полемика часто носила очень острый характер. Внося в летопись под 1037 г. Похвалу Ярославу как учредителю системы переписывания и перевода с греческого книг, а также «книжного учения», летописец имел в виду и другую цель: напомнить, что именно Изяслав, как старший, должен был во всех отношениях наследовать отцу.
Летописец Десятинной церкви спорит с современными ему или бывшими оппонентами, говоря о месте крещения Владимира. Он отстаивает Корсунскую версию, и защите ей посвящается особое сочинение, вполне возможно написанное этим же летописцем: «Како крестися Владимир, возьмя Корсунь».
Авторитет храма или монастыря зависел от наличия святынь и его пантеона. Предметом особой гордости храма были мощи Климента папы Римского, погибшего в начале II в. в Крыму, в частности «глава Климента» была доставлена в Киев после кор-сунского похода Владимира. В середине XI в. Климент почитался «заступником Русской земли», и об этом знали на Западе. Поэтому храм выходил как бы на международный уровень. В то же время византийское духовенство, служившее на Руси, относилось к этому культу ревниво. С конца XI в. культ Климента будет оттеснять культ Николы Угодника, хотя еще и в XII в. Климент Смолятич получит имя в честь этого святого и напомнит, что «главой Климента» можно посвящать в митрополиты без санкции Константинополя.
Следует отметить еще прекрасную богословскую подготовку летописца Десятинной церкви и его образный стиль: «Володи-мер землю взора и умягчи, рекше крещением просветив; се же насея книжными словесы сердца верным людем, а мы пожинаем, учение приемлюще книжное. Велика бо бывает полза отъ ученья книжного… книги — суть реки, напаяющие вселенную». И эта манера письма позволяет с достаточной уверенностью выделять его перо в составе летописных и внелетописных текстов.
Если говорить о развитии религиозно-философской мысли в Киевской Руси, то необходимо отметить, что в 40-е гг. XI в. заметно выделяется фигура пресвитера Идариона. Обострение отношений с Византией сделало его фактическим главой Русской Церкви, а в 1051 г. совет епископов изберет его киевским митрополитом, минуя епископский сан. После Анастаса Корсуняни-на и Ефрема Новгородского Иларион оказался третьим избранным главой по правилам ирландской церкви. Есть много доказательств близости его к традициям Десятинной церкви, и вовсе не исключено, что в отмеченном выше крещении останков князей-язычников Олега и Ярополка в 1044 г. он тоже принимал участие, поскольку уже тогда был фактически главой Русской Церкви.
Илариону принадлежит широко известный памятник: «Слово о Законе и Благодати», сохранившийся более чем в 50 списках XV—XVI вв. Именно поэтому с именем Илариона часто связывают начало русской литературы. Это неточно. Литература начинается все-таки в X в., и «Повесть о начале Руси» в составе «Повести временных лет», и рассказы о первых князьях, пересыпанные пословицами и поговорками тех времен, являются яркими литературными произведениями. Но сочинение Илариона действительно блестяще во всех отношениях.
Иларион сравнивает «Закон», т. е. Ветхий Завет, в основе которого лежит «Закон, данный Моисеем», и «Благодать», т. е. Новый Завет. «Закон» состоял из жестких предписаний эпохи становления рабовладельческого общества, «Благодать» — это книги, проповедующие христианство. «Закон» обычно обращался к биологической природе человека, «Благодать» — к духовной, которую, впрочем, толковали весьма различно. С середины XI в. на Руси будут противостоять две основные тенденции в трактовке христианского вероучения: первая — это традиция, восходящая к раннему древнерусскому христианству, возвышенно оптимистическое понимание спасения путем одного только крещения; вторая тенденция — это направление, близкое к византийскому, проповедующее необходимость аскетизма, требующее отречения от жизненных интересов во имя «века будущего». При Иларионе этот раскол стал обозначаться, и он твердо встал на позиции раннего русского христианства.
«Слово о Законе и Благодати», по всей вероятности, было изложением программы кандидата в митрополиты. Иларион предупреждает, что пишет не для несведущих, но для «с преизбытком насытившимся книжной сладости». Он считает излишним и неприличным, «похожим на тщеславие», говорить о том, что написано в иных книгах и известно его читателям. Так он мотивирует отказ от изложения пророчеств о Христе и апостольского учения «о жизни будущего века». Отказ означает заметное смещение акцентов и предполагает конкретную ситуацию в отношениях между Востоком и Западом — спор об опресноках, приведший к разрыву церквей в 1054 г: Восточная церковь обвиняла Западную в уклоне в иудаизм, поскольку опресноки употребляли иудеи, а Западная церковь Восточную в северианстве, т.е. в отрицании Ветхого Завета. Что же касается критики иудаизма, который принимает только «Закон» и не принимает «Благодать», то речь в «Слове» Илариона могла идти о хазарских общинах, известных на Руси еще в X в. (это были караимы, не принимавшие Талмуд и следовавшие только «Закону»), и, может быть, ирландцев, которые, как и весь Запад, в гораздо большей степени принимали Ветхий Завет, нежели это было в православии. В конечном счете иудаизм осуждается за то, что иудеи оказались неспособными принять «Благодать», и этим стали ниже язычников, тяготеющих к новой вере. Но «Закон» осуждается не только за это. «Прообраз Закона и Благодати — Агарь и Сарра, рабыня Агарь и свободная Сарра: прежде рабыня, а потом — свободная», — пишет Иларион. Иными словами, осуждается сама, обслуживаемая «Законом», система: рабовладельческая, иерархическая, отрицающая равноправие народов, их право на свободу.
Акцентирование внимания на праве народов в это время имело в виду поведение Византии. Здесь имеется в виду стремление византийской церкви к прекращению деятельности разного рода христианских общин, уживавшихся на Руси более или менее мирно, и открытые оскорбления византийскими иерархами сторонников церковной независимости Руси. Так, первый константинопольский митрополит Феопемпт, едва прибыв в Киев, в 1039 г. закрывает Десятинную церковь для нового освящения, чем осуждалось и оскорблялось одно из самых мощных направлений в раннем русском христианстве. Итогом подобного поведения стал конфликт Руси с Византией — изгнание претенциозного митрополита и несколько лет открытой военной (крайне неудачной) и собственно церковной борьбы. В «Слове» же Илариона подчеркиваются достоинства и слава Русской земли начиная с Игоря Старого (Рюрика еще в его источниках не было) и его последователей-потомков, остававшихся язычниками. Иными словами, Иларион не делил Русь на языческую и христианскую, вынося на первый план задачу служения Руси.
В традиции Десятинной церкви одним из проявлений «прозападной» ориентации, вызывавших критику со стороны Византии, была вера в непреложность предопределения. В этом вопросе Иларион выступает сторонником традиции именно Десятинной церкви, утверждая всемогущество и всевластие Бога над судьбой человека. Возможно, в этом сказывалось влияние собственно русского язычества, в котором фатум-рок играл огромную роль (славяне, как сообщает Прокопий Кессарийский, признавали лишь фортуну).
Вера в непреложность предопределения часто вела к крайнему пессимизму и фатализму — человек не обладает никакой свободой действия и все находится в «руце Божией». Но и у летописца Десятинной церкви, и у Илариона в особенности, фатализм служит не пассивности, а активности, освобождению задатков самого человека. Если Бог всесилен и всемогущ, то от него зависит и состояние народа. Уверовавшие в Христа, с доверием и любовью обращаются к Богу, ожидают и ответной любви и помощи Всемогущего. Он должен быть терпим к возможным человеческим слабостям, в Его же силах избавить от них человечество. Даже в обращенной к Богу «Молитве» Иларион не просто верит в милосердие, а доказывает, что Бог должен быть милосердным, поскольку и грешные люди Его творение. Иларион без обычной скромности признает: «Все мы уклонились,… нет ни единого из нас, подвизающегося и ревнующего о небесном, но все пекутся о земном». Но он призывает Бога проявить «терпение и даже долготерпение», поскольку в силах Господа направить на «пути истины». Иначе от веры могут отпасть слабые в вере. «В меру наказывай, но безмерно милуй, — почти наставляет Иларион. — …Яви кротость и милосердие Твое, ибо Тебе подобает миловать и спасать: не престань в милости Твоей к народу Твоему: врагов изгони, мир утверди, языки усмири, глады утоли, владыков наших угрозой сотвори, боляр умудри, грады распростри,… всех помилуй, всем утешение даруй, всех возрадуй, подавая им радость и телесную, и душевную!»
Иларион недолго был митрополитом. Ярослав женил своего сына Всеволода на дочери Мономаха и помирился с Византией. Илариона пытались обвинить в ереси. Обвинения он решительно отвергал. Закончил он жизнь, видимо, в Дмитровском монастыре в Киеве, созданном по инициативе Изяслава, и у Илариона должны были остаться живые контакты и с Десятинной церковью. Писал ли он что-нибудь в монастыре — остается неясным.
Близкие к взглядам Илариона воззрения выражал Иаков-мних, и в некоторых случаях с ними перекликается «Изборник 1076 года». Иаков-мних — автор «Памяти и похвалы Владимиру», как и Иларион, отстаивал независимое положение Русской Церкви. Как и Иларион, Иаков считал, что мысль о крещении Владимиру была внушена Самим Богом. У обоих авторов Владимир называется равновеликим Константину, крестившему Византию (в ГУв.). Близок Иаков-мних и традиции Десятинной церкви, хотя у него в руках была иная летопись, еще не знавшая абсолютной хронологии, и в то же время содержавшая ряд известий, отсутствующих в дошедших летописях и более точно передающих некоторые важные события, в частности связанные с Крещением Руси. Но у него, как и в «Изборнике 1076 года», больше сказывается византийское влияние. Он резко противопоставляет язычество и христианство. Иаков был одним из кандидатов в преемники игумена Киево-Печерского монастыря Феодосия, который сам и рекомендовал его, умирая в 1074 г. Однако монастырская братия Иакова не приняла, ссылаясь на то, что он не был пострижеником Киево-Печерского монастыря. Действительные же причины, видимо, заключались в расхождениях в понимании задач христианства вообще и Русской Церкви в частности.
В целом обращение Ярослава в последние годы жизни к Византии тяжело сказалось на положении сторонников независимой Русской Церкви и, соответственно, независимой Руси. Митрополитов снова стали поставлять из Константинополя, и обычно это были греки, которые защищали в Киеве византийские интересы. Еще более осложнил положение разрыв церквей в 1054 г., тем более что он сопровождался разгромом на Западе традиционно связанных с Русью славянских и славянизированных обществ. Написанное митрополитом-греком Георгием «Стя-зание с латиной» было направлено, по существу, и против Запада, и против русских «западников». Тот же Георгий явно противодействовал канонизации русских святых — и Владимира, и Бориса и Глеба, и всех других кандидатов.
Канонизация Бориса и Глеба в 1072 г. была акцией политической и в плане противостояния Византии, и в целях консолидации Ярославичей против все еще существовавших конкурентов (в частности, полоцких князей). До митрополита Георгия могли доходить разные версии о самих событиях. В литературе имеется два варианта повествований о Борисе и Глебе: «Чтение о Борисе и Глебе» монаха Киево-Печерского монастыря Нестора и «Сказание о Борисе и Глебе», вошедшее в летописи и известное в разных редакциях в более чем двухстах списках. «Сказание» часто называют «анонимным». Но автором, по крайней мере, первоначальной редакции является Иаков-мних: он сам упоминает о том, что написал сочинение, посвященное убитым братьям. Будучи пострижеником монастыря в Альто, т. е. именно там, где был убит Борис, он мог слушать какие-то рассказы старожилов.
Тексты «Чтения» Нестора и «Сказания» Иакова значительно различаются не только стилем, но и фактическим материалом. Можно сказать, что они написали рассказы о совершенно разных людях. Так, по Нестору, Борис по разделу Владимира получил Владимир Волынский, откуда, кстати, происходил Нестор и где он писал свои сочинения. А по летописи и «Сказанию», Борис был ростовским князем. Различно описано и убийство Бориса, а Глеб, княживший в Муроме, бежит из Киева на север «в кораблеце» и т.д. Существенные различия с летописным текстом проявляются и в Несторовом «Житии Феодосия Печерско-го». Именно столь значительные расхождения с «Повестью временных лет» не позволяют считать Нестора ее составителем. Более того, в летописи нет ни одной строчки, которую можно было бы связать с Нестором Волынским по стилю, языку и мировоззрению. Упоминание же Нестора-летописца в позднейшей печерской традиции имеет в виду, видимо, другого Нестора — ростовского епископа, вероятного создателя «Летописца старого Ростовского».
Все-таки заслуги раннего русского христианства велики, и это скажется, несмотря на все противодействия. Так, довольно широкое распространение на Руси получит школьное образование — «книжное учение». В Новгороде уже с XI в. грамотность распространяется во всех слоях общества. Ярослав, будучи новгородским князем, «собра от старост и поповских детей 300 учи-ти книгам». В «Стоглаве» (середина XVI в.) напоминается, что «преж сего в Российском царстве и на Москве и в Великом Новегороде и по иным градом многие училища бывали и пети и чести гораздых много было, но певцы и чтецы и доброписцы славны были по всей земле и доднесь». В целом уровень образованности Киевской Руси XI в. был очень высок. Владимир Мономах в «Поучении» мимоходом заметил, что отец его Всеволод «дома седя, изумеяше 5 язык, в том бо честь есть от иных земель». Печерский монах Никита (будущий новгородский епископ) впал в «ересь», ибо читал книги на древнееврейском, греческом, латинском, пренебрегая славянскими переводами Нового Завета.
Образованность в тот период не была привилегией только мужчин. Анна Ярославна, выданная замуж за французского
короля, была первой грамотной женщиной Франции, причем проявляла и значительную политическую активность. Супруга князя Изяслава Гертруда в своих скитаниях по Европе возила «Трирскую псалтирь», в которой «молитва Гертруды» была записана латиницей, а надписи на миниатюрах сделаны на славянском и греческом языках. По сообщению В.Н. Татищева, Анна Всеволодовна, постригшаяся в 1086 г. в Андреевском монастыре, собравши «младих девиц неколико, обучала писанию, также ремеслам, пению, швению». Грамотность распространяется и среди посадского населения. Известны надписи, сделанные на предметах ремесла. На пряслицах встречаются записи, указывающие на принадлежность их владелице. И существенно, что берестяные грамоты Новгорода и ряда других городов передают обычную хозяйственную переписку. Иначе говоря, грамотность населения городов была обыденным явлением.
В XII в. византийская ортодоксия пустит на Руси глубокие корни, и ее будут придерживаться, отстаивать в полемике и многие русские авторы. Но потребность в такой литературе указывает на наличие и иной традиции, ее стойкости. В рамках византийской ортодоксии наиболее видное место принадлежит Кириллу Туровскому (ум. до 1182 г.). Авторитет его был весьма велик благодаря высокой художественной, литературной форме его слов, притч и поучений. К тому же он откликался на актуальные вопросы времени.
Символизм, аллегория, притча характерны для всего языческого мировоззрения. Раннее христианство также их усваивало, отчасти вынуждено было усваивать, не имея возможности открыто проповедовать свое вероучение. Но при этом символика язычества более конкретная, более земная. У христианских авторов она часто принимает отвлеченный характер. Кирилл Туровский знал современную ему поэтическую, языческую традицию. Он упоминает о летописцах и «витиях», как выразителях и хранителях исторических преданий, он явно стремился быть на уровне высших поэтических «стандартов» эпохи. И все-таки отвлеченность будет заметна в сравнении с созданным в это же время «Словом о полку Игореве». В рамках православной ортодоксии Кирилл Туровский склонялся к аскетическому направлению, в котором добро и зло увязывались с душой и плотью. Плоть, как он полагал, изначально расположена ко злу, а потому умерщвление ее считал обязательным условием спасения души. Познание в рамках этого течения сводится к уяснению книг Священного Писания.
Интересен и еще один момент. Благодаря полемическим сочинениям Кирилла Туровского появляется возможность реконструкции взглядов его оппонентов, в частности «епископа Феодорца», который при поддержки князя Андрея Боголюб-ского, стремившегося создать в XII в. во Владимире независимую митрополию, объявил себя главой этой митрополии. Сама идея создания независимой митрополии предполагала опору на какие-то традиции, противостоящие притязаниям Константинополя.
Как следует из грамоты патриарха Луки Хризоверга, осудившего Феодора и косвенно князя, Феодор сам себя поставил епископом, т. е. был избран в духе арианской и отчасти ирландской традиции. У патриарха к этому добавлялось обвинение, что, поставив себя епископом, Феодор остался женатым. Этот фактто-же может рассматриваться как следствие влияния ирландской традиции. Кирилл Туровский принял активное участие в полемике против «Феодорца» на стороне константинопольского патриарха. Как и патриарх, Кирилл поддержал главное обвинение Феодору — неуважение Богородицы, которое и патриарх, и Кирилл Туровский воспринимали как проявление несторианства. Кирилл пишет, что вторую ипостась Святой Троицы Феодор понимает неверно. Но подобное понимание второй ипостаси — это уже не несторианство, поскольку Христос в несторианстве считается человеком. Вторая же ипостась Троицы ставилась в рамках ее на второе место у ариан. И не случайно Кирилл ополчается на Ария и ариан, главным пороком которых он считал «речь от своего ума, а не от святых книг». Следовательно, возможно, в пределах Северо-Восточной Руси сохранялись какие-то традиции раннего русского христианства, связанные с ариан-ским наследием. В результате церковно-политической борьбы Феодор был жестоко казнен в 1169 г., и летописец-современник это радостно приветствует, обвиняя Феодора в стяжании, граб-лениях, закрытии церквей и главное — в отказе ехать на утверждение к митрополиту Константину, когда об этом его просил князь.
Весь этот спор был тесно связан и с другим вопросом: с избранием митрополитом Климента Смолятича без утверждения в Константинополе. Киевский летописец характеризовал Климента Смолятича (ум. не ранее 1164 г.) как книжника и философа, «яко же в Русской земле не бяшеть, бе зело книжен и учителей и философ велий, и, много писаний написав, предаде». Сочинения эти до нас не дошли. Весьма вероятно, что их сознательно уничтожили. Единственное — «Послание к смоленскому пресвитеру Фоме» — дошло не в оригинале, а в изложении некого монаха Афанасия. И носит «Послание» оправдательно-оборонительный характер.
Из литературы домонгольской поры конца XII — начала XIII в. наиболее значимыми являются «Слово» и «Моление» Даниила Заточника. Первое датируется концом XII в., второе — первой третью XIII в. По заключению В.Г. Белинского, автор «Моления» Даниил Заточник — «одна из тех личностей, которые на беду себе, слишком умны, слишком даровиты, слишком много знают и, не умея прятать от людей своего превосходства, оскорбляют самолюбивую посредственность; …одна из тех личностей, которых люди сперва хвалят и холят, потом сживают со свету и, наконец, уморившись, снова начинают хвалить». Оценка Белинского емка и точна. Даниил — человек, утерявший связь со своей средой и не находящий путей к ее восстановлению. Он начитан, знает жизнь, разумен. Но он не видит, где бы мог приложить свои способности «интеллигента» домонгольской поры, своеобразного «лишнего человека». И у него нет иной перспективы, как поступить кому-то в услужение. А в таком случае лучше всего идти к сильнейшему.
Разрыв со своей средой шел уже с эпохи военной демократии. Но ценилась при этом сила, храбрость, ловкость. Ничем этим Даниил, по его признанию, не обладал, и это его тяготило. А разум запродать в услужение было гораздо сложнее: он необходим обществу, но спросом никогда не пользуется. В этом и заключается трагизм автора-просителя.
От домонгольской поры сохранилось около 200 оригиналов рукописей. Естественно, что в большинстве — это книги, необходимые для богослужения. Они и в то время преобладали численно, поскольку каждому храму требовалось несколько книг (до 20) и исчислялись они многими тысячами. Древнейшей признается рукопись «Остромирова Евангелия» (1056—1057). Есть мнение, что «Путятина минея» старше и может быть отнесена к 30-м гг. XI в. А в 2000 г. при раскопках Новгорода были найдены три страницы деревянной книги, относящейся к концу X -началу XI в., видимо «Псалтири», ибо на них сохранились тексты псалмов.
Другой категорией являлись «четьи» книги — книги для чтения. В них также сохранялись служебные сюжеты, но круг читателей предполагался более широкий. Так, «Псалтирь» была и раньше, и в самое недавнее время настольной книгой каждого верующего. Широко были представлены жития святых — в кратких жизнеописаниях в «Прологах», более полных «Четьях-Ми-неях», а также в сборниках полных текстов житий. Естественнонаучный интерес удовлетворялся переводными «Шестоднева-ми» и «Физиологами». Первые комментировали сюжет о Сотворении мира, вторые давали сведения о животных и их свойствах. В обиходе были более распространены «Изборники», включавшие наряду с «учительными» и «научные» сведения. Знаменитые изборники Святослава 1073 и 1076 гг., дошедшие до наших дней, являются сочинениями именно такого типа.
Были и так называемые «отреченные» книги — книги, признаваемые официальной церковью «апокрифическими» и потому запрещенными. В «Изборнике 1073 года» приведен перечень 42 «истинных» и 24 апокрифических книг. Правда, на Руси их практически не знали, поскольку они были написаны на греческом языке. Но сами апокрифические идеи долетали и на Русь. Довольно заметное влияние имело, в частности, занесенное из Болгарии богомильство. Да и «Речь философа» в «Повести временных лет» содержит ряд апокрифических толкований. Апокрифическое «Первоевангелие Иакова» использовалось в «Сказании о Борисе и Глебе» и даже Кириллом Туровским, эпизоды из него отразились в мозаике Киевской Софии. В списке XII—XIII вв. известно апокрифическое сочинение «Хождение Богородицы по мукам», в котором названы и «запретные» имена русских божеств, причем список открывает Троян — один из легендарных героев и прародитель русских князей в «Слове о полку Игореве». Апокрифические элементы проявились и в летописном рассказе об апостоле Андрее, причем это было сочинение самого летописца. Встречаются ссылки на апокрифические произведения и в более поздних летописных текстах.
§ 3. АРХИТЕКТУРА ДРЕВНЕЙ РУСИ
Наиболее надежными хранилищами книг были, конечно, монастыри и соборные храмы. В отличие от Западной Европы, на Руси и в эпоху развитого феодализма не было каменных замков феодалов, и само каменное строительство практически приходит именно с христианством или чуть ранее. В архитектуре и искусстве (в частности, в живописи) в IX—X вв. со значительным перевесом против западных конкурентов лидировала Византия. «Чудо» взлета того и другого на Руси в XI в., очевидно, связано и с подготовленностью славяно-русского общества с точки зрения художественного вкуса и мастерства.
От языческих времен остались два вида славянских культовых мест. Первый вид — требища, где под открытым небом резную деревянную фигуру божества окружал кольцевой ровик с восемью углублениями для жертвенных костров. Таковой был раскопан в Новгороде на Перыне, а также на северном (древнейшем) городище Старой Рязани, и он имел широкое распространение в силу несложности его создания. Второй вид — языческие храмы, зафиксированные у балтийских славян, и параллели им находятся в северных и северо-западных областях Руси, все на том же Волго-Балтийском пути.
Большинство христианских храмов в Киевской Руси были деревянными (обычно из дуба, но резные украшения часто делались из липы). К сожалению, сведения об этих храмах появляются в летописях лишь в связи с пожарами, в которых храмы горели. В 1049 г. в Новгороде сгорела деревянная церковь «бя-ше бо честно устроена и украшена, 13 верхов имуща». Летописцы называют церковь «Софийской». Но под 1045 г. сообщается о заложении Владимиром Ярославичем каменного храма Софии, который и ныне сохраняет что-то от первоначального вида, хотя неоднократно перестраивался. Два одноименных храма в одном городе — это сомнительно. К тому же по археологическим данным храм был построен еще в X в. Сама цифра «13» предполагает Спаса-Христа с 12 апостолами. Сгорела дубовая церковь в Ростове, построенная в XI в., и летописец с горечью констатирует: она была «толико чудна, якова не бывала и потом не будет».
Представление о том, что восхищало современников в древнерусских деревянных храмах, дает найденная в свое время в раскопках A.B. Арци-ховским дубовая полуколонна XI в. Она украшена резным плетеным орнаментом с изображением грифона и кентавра, и эти изображения свидетельствовали о давних местных традициях искусства резьбы по дереву и богатом обрамлении монументальных деревянных зданий. Сама возможность ювелирной работы с деревом во многом способствовала сохранению традиции строительства деревянных храмов на
протяжении веков. Именно этим специалисты, сравнивая византийские образцы и русские храмы XI в., объясняют стремительное творческое усвоение на Руси лучших образцов византийской архитектуры и живописи. А свидетельствуют об этом не только сохранившиеся памятники, но и открытые археологами руины разрушенных в основном во время монголо-татарского нашествия храмов, коих свыше 150, и это, конечно, далеко не полное число существовавших в домонгольской Руси церквей.
Каменными обычно были княжеские дворцы. И они были весьма значительными и по размерам, и по качеству отделки и украшений, поскольку дворцы были местом и сбора княжеской дружины, а у Владимира пировала и вся знать города, вплоть до выборных десятских и сотских. Причем первые каменные строения в Киеве от Византии не зависели. Летописец сообщает «о тереме каменном» княгини Ольги. Этот «терем» был обнаружен киевской археологической экспедицией в 1970 г. И терем Владимира был воздвигнут раньше Десятинной церкви. Более того, Десятинная церковь оказалась уже в центре светских каменных построек, как бы объединяя их вокруг себя.
Первый упоминаемый летописью храм Ильи, где Во времена Игоря его дружинники-христиане приносили клятву при заключении договора с греками, видимо, был деревянным. Остатки его не найдены, несмотря на точное указание летописца места его расположения. Первой фундаментальной каменной постройкой явилась Десятинная церковь. К сожалению, разрушенная в 1240 г., она изучалась лишь по руинам да по немногим письменным свидетельствам. Известно, что для русского зодчества, по сравнению с византийским, характерно устремление вверх (откуда «верхи»). Византийские храмы были более приземленными. И Десятинная церковь реконструируется как огромный трехнефный храм, соответственно с трех сторон окруженный галереями. Венчали его 25 глав, что, по-видимому, не предполагало какой-то символики, а ориентировалось на эстетическую логику всего строительного комплекса. Внутри храм был украшен мозаикой и фресковой живописью, панели и полы были из полированного камня.
В связи с согласием принять митрополита из Византии Ярослав Мудрый организовал строительство Софийского собора, который изначально должен был затмить Десятинную церковь, где гнездились его противники. В летописях есть разноречия о времени сооружения храма. Не исключено, что он был заложен сразу после занятия Ярославом Киева, но затем строительство было прервано, поскольку Ярослав до 1036 г. предпочитал пребывать в Новгороде. По летописи, храм был сооружен и освящен в 1037 г. Но строился он, конечно, не один год, и в настенных граффити (от итальянского «выцарапывание») находят указание на 1032 г., т. е. в это время стены храма существовали. Кстати, сами граффити являются интересным историческим источником. Киевский ученый С.А. Высоцкий много лет посвятил изучению этих записей XI—XVII вв., коих нашел около 300. Но в большинстве это именно древние граффити. Содержание их разнообразно. Это и записи о кончинах князей, и о событиях военно-политического характера, и просто чьи-то просьбы к Богородице: «защити и помилуй». В целом своеобразная настенная летопись, где даже для тех, кто еще не овладел грамотой, на стене был начертан алфавит. Вероятно, кто-то из клира руководил составлением этой настенной летописи.
Софийский собор в Киеве — это музей. Внутри сохранились (или реставрированы) прекрасные фрески, во многом мирского содержания (сцены охоты, народных игрищ, изображение Ярослава с его семьей и др.), мозаики — кубики почти 200 оттенков. Красочно расписывались и внешние фасады. Создавая этот храм, Ярослав утверждал и приоритет Киева, и собственное могущество. На галереях двух ярусов храма могли разместиться до 4 тысяч человек. Он значительно превосходил Константинопольскую Софию.
Пирамида Софийского собора из 13 высоких глав, видимо, навеяна была самому Ярославу новгородским деревянным 13-главым собором. Позднее киевскому Софиийскому собору будут подражать. В 1045—1050 гг. в Новгороде сын Ярослава Владимир тоже построит каменный Софийский собор, и пятилетний срок в данном случае указывает, видимо, на то время, которое требовалось для сооружения подобного строения. Новгородская София тоже музей и история, но киевской Софии этот памятник уступает. Уступал киевскому собору и еще один собор Софии, сооруженный вскоре в Полоцке.
В 1036 г., т. е. практически одновременно с киевской Софией, в Чернигове был освящен Спасский собор. Не исключено, что для Ярослава было важно превзойти его, поскольку в Чернигове княжил главный его соперник Мстислав. Черниговский Спасский собор в целом ориентировался на Десятинную церковь, но явно уступал ей (не было галерей, только одна лестничная башня вела на хоры).
Великолепные мастера-архитекторы всюду работали в гармонии с художниками. Это чувствуется практически в каждом храме. Имя Алимпия (Алипия) было прославлено уже в XI в., в конце которого он, по-видимому, и работал. Известны имена и других древнерусских мастеров: A.A. Медынцевой удалось в граффити новгородской Софии прочитать имена художников, расписывавших храм в середине XI в., — Георгий, Сежир, Оли-сей. В 1108—1112 гг. храм заново расписывали живописцы Стефан, Микула и Радко.
В быту крестьян XIX и начала XX столетия невозможно представить избы, где бы не было в правом углу иконы, чаще всего Николы Угодника или Божией Матери с младенцем Иисусом. В X—XI вв. на Русь приходят отдельные византийские иконы, одна из которых станет знаменитой иконой «Владимирской Божией Матери». Ей будут посвящены сказания, и она будет помогать воинам в сражениях с неверными. В это же время рождается и распространяется собственно русская иконопись. Икона Божией Матери, найденная в Ярославском Спасском монастыре и приписываемая Алимпию, имела размер 126 на 194 см. Немногим меньше икона Георгия времени Владимира Мономаха, хранящаяся в Музее Московского Кремля. В мозаике киевского Софийского собора над алтарем возвышалась Богоматерь Оранта в 5,5 м.
Практически все дошедшие до нас рукописи поражают качеством и разнообразием художественного обрамления. В заставках и буквицах живая жизнь: фигуры людей, животных, растения. Уже «Остромирово Евангелие» украшено миниатюрами, в которых чувствуется связь с определенным кругом читателей: рисунки напоминали драгоценные перегородчатые эмали золотых диадем, ожерелий, серег-колтов. Примерно тот же стиль в «Изборнике 1073 года», где изображена семья Святослава: пышные одеяния княжеской семьи художника интересовали больше, чем лица, а одеяния показывали, что так думали и те, кто старался отличиться именно богатством одежды. Но в этом проявлялось и своеобразное воплощение мирского начала, отрицание аскетизма и претензий на приоритет церковного начала.
Аскетическое начало, проповедовавшееся в Киево-Печерском монастыре, по-своему отразилось и в архитектуре. Церковь
Богородицы, построенная в 1075—1078 гг. и почему-то освященная только в 1089-м, во всех отношениях отличалась скромностью. Здесь нет ярусов и живописности. Венчает храм одна массивная глава. Нет галерей и лестничных башен. Вход на хоры помещен внутри северной и западной стен. И во многих городах — новых феодальных центрах, в XII в. появятся подобные храмы или еще более упрощенные, четырехстолпные. Даже Успенский собор во Владимире был первоначально одноглавым: пятиглавым он стал лишь при Всеволоде Большое Гнездо, В конце XII в. намечается новый подъем архитектуры и в других княжествах. Но судить о них приходится практически только по археологическим материалам. В одном Смоленске было 30 каменных храмов, ни один из которых не сохранился. Разрушение же памятников лишает возможности представить их внутреннее убранство и художественный уровень фресок и икон.
Специалисты обратили внимание на то, что владимиро-суздальское зодчество второй половины XII в. имеет много общего с архитектурой Южной Германии примерно того же времени. Объяснение этому можно найти в связях Галицкого княжества с этим регионом: галицкие князья претендовали на австрийское герцогство, считая его частью исторической Дунайской Руси, а у владимирских князей были с галичанами традиционные родственные и политические связи. Но есть в этой связи и более важные наблюдения. Г.К. Вагнер, изучая храм Юрьева Польского, построенный незадолго до монгольского нашествия, обнаружил знакомство строителей и с западной, и с болгарской, и с кавказской архитектурой, что так или иначе выразилось в камне. И с учетом более поздней практики он дал объяснение такой осведомленности русских архитекторов и строителей. Заказы обычно предполагали торги, на которых конкурировали разные строительные артели. Сам торг уже во многом просвещал. Для победы же над конкурентами требовалось привнести что-то оригинальное. Конечно, многое зависело и от цены, которую способен заплатить заказчик: одно дело князь, другое — сельская или даже городская община.
В целом уровень культуры домонгольской Руси был весьма впечатляющим, причем особенно он был высок на заре христианизации, при Владимире и Ярославе, которым удавалось в известной мере удерживать единство Руси, а главное — само русское христианство было оптимистично возвышенным и потому терпимым ко всевозможным частным отклонениям, в том числе в сторону мирского и язычества. Истинное творчество всегда требовало и требует постановки больших проблем и свободы для их осмысления. Новый подъем искусства в конце XII — начале XIII в. был связан с преодолением крайностей аскетического взгляда на мир. Но отчасти это же обстоятельство обострило междукняжеские отношения как раз накануне монголо-татарского нашествия.
Литература
Литература по самым разным аспектам культуры огромна, и библиография может занять несколько томов. Здесь предлагаются работы, вводящие в проблемы, в том числе и в более специальную или посвященную частным вопросам литературу. Книга H.A. Барской поможет ориентироваться и в специфической терминологии, и в содержании конкретных образов, и ориентирована она главным образом на молодого читателя.
Апокрифы Древней Руси. Тексты и исследования / Сост., вступ. ст. В.В. Мильков. М., 1997.
Арциховскш А. В. Древнерусские миниатюры как исторический источник. М., 1944.
Барская Н. А. Сюжеты и образы древнерусской живописи. М., 1993. Вагнер Г. К. Скульптура Владимиро-Суздальской Руси. Юрьев-Польской. М., 1964.
Вагнер Г. К. Формирование исторической проблематики в русском искусстве X—XIII веков // Вопросы истории. 1972. №10.
Воронин Н. Н. Зодчество Северо-Восточной Руси XII—XV веков. Т.1. М., 1961.
Воронин Н. Н., Кузьмин А. Г. Духовная культура Древней Руси // Вопросы истории. 1972. № 9.
Высоцкий С. А. Средневековые надписи Софии Киевской. XI—XII вв. Киев, 1976.
Грабарь А. Н. Светское искусство домонгольской Руси и «Слово о полку Игореве» // ТОДРЛ. Т. XVIII. М.; Л. 1962.
Златоструй. Древняя РусьX—XIII вв. /Сост. А.Г. Кузьмин , АЮ. Карпов. М., 1990.
История культуры Древней Руси. Т. 1—2. М.; Л., 1951.
Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X — начала XII в. Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. М., 1987.
Кузьмичев И. К. Лада, или Повесть о том, как родилась идея прекрасного и откуда Русская красота стала есть. (Эстетика Киевской Руси). М., 1990.
Kpymoea М. С. Святитель Николай Чудотворец в древнерусской письменности. М., 1997.
Лазарев В. Н. Древнерусские мозаики и фрески. М., 1973. Лазарев В. Н. Живопись и скульптура Киевской Руси // История русского искусства. Т.1. М.,1953.
Лазарев В. Н. Мозаики Софии Киевской. М., 1960.
Лазарев В. Н. Русская иконопись. От истоков до начала XVI в. М., 1983.
Логвин Г. Н. София Киевская. Киев, 1971.
Марков В. М. Путятина минея как древнейший памятник русского письма// Slavia. №4. Praha, 1968.
Медынцева А. А. Древнерусские надписи Новгородского Софийского собора. XI-XIV вв. М., 1978.
Мильков В. В. Древнерусские апокрифы. СПб., 1999.
Молдован А. М. «Слово о законе и благодати» Илариона. Киев, 1984.
Носова Г. А. Язычество в православии. М., 1975.
Перевезенцев СВ. Русская религиозно-философская мысль X—XVII вв. Основные идеи и тенденции развития. М., 1999.
Подобедова О. И. Миниатюры русских исторических рукописей. М., 1965.
Розов Н. Н. Синодальный список сочинений Илариона — русского писателя XI в. // Slavia. №2. Praha, 1963.
Рыбаков Б. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971. Толочко П. П. Древний Киев. Киев, 1976.
ГЛАВА VIII. Монголо-татарское нашествие и его последствия
§ 1. «ЕВРАЗИЙСТВО» И ИСТОРИЧЕСКАЯ НАУКА
До недавнего времени проблема монголо-татарского нашествия и его последствия ни у кого не вызывали никаких сомнений: все источники — русские и иностранные, данные археологии и фольклора показывали картины страшного разорения и опустошения, уничтожения многих народов, в том числе и собственно монгольских племен, ставших результатом завоевательных походов монголо-татарских полчищ. Археологи всегда имели четкую границу: домонгольское время на Руси — это одно, послемонгольское, как правило, нечто другое, во всех отношениях уступающее первому. И вдруг широким потоком двинулась так называемая «евразийская» литература, в которой, игнорируя все ранее известные факты, стали возвышать «империю Чингисхана». Более того, все более широкое распространение получили утверждения, согласно которым Россия даже своим существованием обязана «великим монголам». Особую роль в пропаганде «евразийства» сыграли книги и статьи Л.Н. Гумилева.
Для понимания истоков появления концепции «евразийства», построенной на фальсификации фактов, необходимо помнить, что в основе ее возникновения лежат украинский национализм XIX в. и пантюркистская идеология «младотурок» начала XX в.
В XIX столетии известный историк М.П. Погодин, сопоставляя язык летописей Киева, Новгорода, Владимира и Ростова, пришел к выводу, что в домонгольский период язык основных центров Руси был единым, что и неудивительно, если учесть потоки переселенцев и с севера на юг и с юга на север. Этот вывод был подтвержден всеми крупными русскими лингвистами, указавшими в то же время на расхождение наречий. Расхождение же наречий сам Погодин объяснял тем, что коренное население Киевщины было смыто или уничтожено монголо-тата-рами в XIII в., а позднее из Прикарпатья пришло население, говорившее на ином диалекте. Вполне убедительное объяснение встретило яростное противодействие идеологов нарождавшегося украинского национализма. По их убеждению, Киев не был центром единой древнерусской народности, а только центром малороссов-украинцев (примерно на этих же позициях стоит и современный украинский национализм). И когда украинский историк И. Левицкий в 1876 г. в соответствии с источниками заключил, что «после татарского нашествия Украина стала пустынею», на него немедленно обрушился видный украинский историк-националист М.А. Максимович. Автор интересных работ о начале Руси, он в данном случае резко возражал против признания факта «запустение». А для этого ему пришлось отказаться от всех имевшихся и широко известных фактов, попросту обеляя монгольских завоевателей. Столп украинского национализма ХIX в. М.С. Грушевский пошел еще дальше: он увидел в монгольском завоевании благо, усматривая его в «обескняжении». При этом Грушевский даже не заметил, что он таким образом подтвердил правоту Погодина: ведь на северо-востоке Руси ничего подобного не произошло и не могло произойти.
Идеология младотурок, пришедших в 1908 г. к власти в Турции, представляла собой вариант тюркского нацизма и расизма, весьма близкий к немецкому и имевший ярко выраженную антироссийскую направленность. Главным идеологическим и политическим лозунгом младотурок было создание «Великого Ту-рана». Все население от Адриатики до Японии делилось на 12 уровней тюркского этноса. Высшим, естественно, признавалось население Малой Азии.
Евразийство, как таковое, зарождается в 1921 г. в Болгарии, т. е. на стыке славянского и тюркского миров. Группа эмигрантов в основном киевского происхождения — Н.С. Трубецкой, П. И. Савицкий и некоторые другие обратились с призывом повернуться в сторону Востока. Н.С. Трубецкой, развивая заявленные идеи, вполне в духе младотурок, «зачислил» в «туран-ский», т. е. тюркский, этнический массив угро-финнов, «самоедов», манчжур и монголов. Спекулятивность этого построения ясна из того, что, будучи видным лингвистом, Трубецкой должен был бы различать языки этих народов, имеющих разное происхождение (впрочем, и на славянском материале, как показал не менее известный ученый A.M. Селищев, Трубецкой безосновательно фантазировал). Историков же у евразийцев на этом этапе не было вообще, а позднее к ним примкнет только один — Г. В. Вернадский, которому и будет следовать, сгущая его домыслы и фантазии своими, Л.Н. Гумилев. Сам же Г.В. Вернадский под воздействием критики в последние годы жизни в значительной степени отошел от «евразийства». К середине 20-х гг. «евразийство» широко распространилось и в Европе, и в далекой Маньчжурии в среде белой эмиграции. Но уже в 30-е гг. «евразийское» движение практически перестало существовать.
Возродилось оно уже в советское время в работах Л.Н. Гумилева. Объединяя так или иначе три степных этноса (хазар, половцев и монголов, которые в реальной истории противостояли друг другу), Л.Н. Гумилев начал утверждать мнение о благодатной роли «Степи» по отношению в славянским землям. Иначе говоря, Л.Н. Гумилев предпочитал смотреть на историю России с точки зрения интересов Степи, степных народов. В результате оц пришел к выводу о благодетельном характере монгольского завоевания для Руси и для других народов (что десятки их, в том числе и сами татары, были уничтожены, евразийцы не замечали то ли по безграмотности, то ли по определенной «младотурец-кой» заданности).
Ни Гумилев, ни его многочисленные последователи не хотели замечать важнейшего факта — «Лес» и «Степь» противостояли друг другу на протяжении ряда тысячелетий. И связано это было с хозяйственными различиями: в лесной зоне существовало оседлое земледелие, а в степи — кочевое животноводство. Хозяйственный уклад предопределял и различия в менталитете. Земледельцы были привязаны к земле, и в большинстве случаев объединялись по территориальному принципу. Кочевники же объединялись патриархальной иерархией с жесткой системой соподчинения. Жизнь на колесах больше располагала и к агрессивности, и к паразитарности. И не имело значения, было ли кочевничество изначальным или вторичным, когда по тем или иным причинам кочевниками становились бывшие оседлые племена. Кочевники всегда выступали в качестве захватчиков, завоевателей и грабителей земледельческих племен. Одна из самых ярких раннеземледельческих культур — трипольская была разрушена во II тыс. до н.э. кочевниками, говорившими на родственном языке.
Киевской Руси приходилось в течение нескольких столетий противостоять набегам кочевников — хазар, печенегов, половцев. Но наиболее страшным и губительным для русских земель стало именно монголо-татарское нашествие в XIII в.
§ 2. ОБРАЗОВАНИЕ МОНГОЛЬСКОГО ГОСУДАРСТВА И ЗАВОЕВАТЕЛЬНЫЕ ПОХОДЫ ЧИНГИСХАНА
Ценнейшим источником при освещении проблемы образования Монгольского государства является «Сокровенное сказание монголов», написанное в 1240 г., а в историографии, наряду со специальными работами, следует выделить книгу В. Чивилихина «Память», в которой самостоятельно и вполне профессионально исследованы вопросы, на которые историки не дали полноценных ответов.
«Сокровенное сказание», т. е. тайное, рассчитанное на узкий круг придворных, дает биографию Темучина-Чингисхана (1155/1162—1227). Темучин начинает проявлять характер с детства, убив своего брата. Мать отчитывает Темучина и его брата Хасара, соучастника убийства: «Нет у вас друзей, кроме собственной тени». Сама Монгольская держава возникла в результате длительных междоусобных войн, в ходе которых разные роды старались уничтожить или подчинить соседей. Позднее Тему-чин, уже провозглашенный в 1206 г. Чингисханом, уничтожит монгольское племя татар, и «татарами» монголов будут именовать лишь со стороны, видимо, потому, что некогда это племя было известно соседям как особо примечательное, а какая-то часть татар уцелела и рабски служила Чингисхану. В «Сокровенном сказании» объясняются и причины ненависти Чингисхана к татарам: это была кровная месть, и Чингисхан мстил за отца, отравленного некогда татарами. В «Сказании» сюжет передан и в стихотворной форме:
Искони был Татарский народ Палачом наших дедов-отцов. Отомстим же мы кровью за кровь, Всех мечом до конца истребим; Примеряя к тележной оси, Всех, кто выше, мечу предадим, Остальных же рабами навек Мы по всем сторонам раздарим.
Татары были уничтожены в конце XII — начале XIII в. «Все татарские мужчины, взятые в плен, были перебиты, а женщины и дети розданы по разным племенам. Две татарки… были взяты в жены самим ханом», — сообщает «Сокровенное сказание». В 1204 г. были разбиты последние группы бежавших в алтайские леса татар. Чингисхан приказал перерезать всех, включая женщин и детей. И все-таки, видимо, кроме тех, кто ранее перешел к нему на службу или же тайно содействовал ему. В итоге многочисленных усобиц сложилась иерархия монгольских родов с жесточайшей дисциплиной и борьбой за место в иерархии главным образом путем заговоров и придворных переворотов, сопровождаемых безжалостными убийствами. Борьба велась за пастбища, стада, иное имущество, и, естественно, обратилась на немонгольских соседей, которым в лучшем случае предназначалась роль низшего звена в монгольской иерархии. Монгольские сказания передают жизненный идеал Чингисхана: «Наслаждение и блаженство человека состоит в том, чтобы покорить мятежников и победить врага, взять то, что он имеет, заставить вопить служителей его, заставить течь слезы по щекам их, сидеть на их приятно идущих жирных конях, целовать румяные ланиты и алые уста их жен».
Коварство служило важным оружием во внутренних смутах и тем более в войнах с другими народами. Подкуп, опора на изменников и перебежчиков — также оружие, созданное во внутренних войнах и постоянно оттачиваемое в завоевательных походах. Именно сталкивая соперничающие роды и города, используя продажных чиновников, монголам удалось покорить Китай в ходе продолжавшихся почти столетие войн. Те же приемы в начале XIII в. использовались против государства чжур-чженей, где удалось вызвать и внутренние смуты, и натравить на чжурчженей едва ли не всех их соседей.
В XII в. наиболее развитым на Востоке было именно государство чжурчженей. Оно занимало территорию от Амура до Хуанхе, являясь восточным соседом монгольских племен. После многолетней борьбы коварство победило силу: держава чжурчженей пала, обогатив монголов и драгоценностями, и техникой. Мощные каменные оборонительные линии не смогли удержать монгольскую конницу, когда очаги военных действий возникали и на собственной территории чжурчженей. В постоянных войнах вырастали и истинные полководцы. В «Сокровенном сказании» упоминаются «четыре пса Темучина, вскормленные человечьим мясом; он привязал их на железную цепь; у этих псов медные лбы, высеченные зубы, шилообразные языки, железные сердца. Вместо конской плетки у них кривые сабли; они пьют росу, ездят по ветру; в боях пожирают человечье мясо. Теперь они спущены с цепи; у них текут слюни; они радуются. Эти четыре пса: Чжебе, Хубилай, Чжелме и Субудэй». Позднее Субудэй и Чжебе будут возглавлять и поход на Запад.
В. Чивилихин, рассуждая о причинах, почему войско Чингисхана называли именем уничтоженного племени, предположил, что какую-то часть плененных татар пускали в сражениях в первых рядах «на убой». Такая тактика у монголов была постоянной. Если новгородцы изгнали князя за трусость, а Святослав вызывал восхищение летописца тем, что он всегда был впереди дружины, то у монголов хан с монгольскими отрядами всегда находился позади сражающегося войска. В авангарде же сражались, как правило, воины, набранные из покоренных племен, или пленные, которым ради этого сохранили жизнь. При осаде же городов впереди гнали женщин и детей пригородного населения, которыми готовы были засыпать рвы.
Был у набранных монголами разноплеменных воинов и еще один «стимул»: никакого централизованного обеспечения питанием не предусматривалось, поэтому каждый воин все необходимое должен был добывать в боях и разграблениях завоеванных селений. Таким образом, грабеж завоеванных земель был заранее предопределен и избежать этого было практически невозможно. Война становилась способом существования огромной массы вооруженных людей.
Может быть, именно потому, что среди тех, кого гнали «на убой», было немало татар, это имя ассоциировалось и со всем войском. Рашид-ад-Дин, знавший историю монголов как бы изнутри (он служил у персидских потомков Чингисхана), разъяснил это обстоятельство: «Многие роды поставляли величие и достоинство в том, что относили себя к татарам и стали известны под их именем. Подобно тому, как найманы, джалауры, онгуты, кераиты и другие племена, которые имели каждое свое определенное имя, называли себя монголами из желания перенести на себя славу последних; потомки же этих родов возомнили себя издревле носящими это имя, чего в действительности не было».
С аналогичной картиной приходится сталкиваться и в наше время. И исторически, и антропологически современные казанские татары — потомки волжских булгар, испытавших такое же разорение, как и Русь. Тюрки и монголы же вообще резко различались и по антропологии, и по языку. Монголоидной примеси у казанских татар не больше, чем у русских. («Монголоидными» являются некоторые народы Восточной Сибири, а в Европейской части России едва ли не единственные — калмыки).
Можно обратить внимание еще на одну закономерность: ханы, каганы и императоры обычно ближайшую дружину набирают не из своего рода и даже не из своего племени, инстинктивно или сознательно опасаясь, что с ними поступят так же, как некогда поступили они сами. Когда в начале 80-х гг. XII в. представители разных родов избрали Темучина ханом, большинство монгольской знати выступало против него и возглавленного им объединения. Эта борьба продолжалась более двадцати лет, и в ходе ее было уничтожено большое число не только родственных родов, но и многие из ближайших родичей. Сама война первоначально была направлена против побратима Темучина Чжаму-хи, которого поддерживали большинство монголов. И в 1206 г. стотысячное войско Темучина-Чингисхана в основном состояло из побежденных кераитов и найманов. По сообщению Ра-шид-ад-Дина, личной тысячей Чингисхана руководил тунгут Чаган, десятитысячный отряд возглавлял Туганваншай — из народа чжурчженей, тунгусской языковой ветви. В списке нойонов-тысячников шесть татар, четыре ойрата, меркиты, урянхайцы, онгуты и др. К урянхайцам (выходцам из горного Алтая) принадлежал и лучший полководец монголов Субудей. В результате подобного принципа формирования монгольского войска сами монголы практически не принимали участия в сражениях. У монголов была иная функция — функция устрашения. Поистине, как отмечается в китайском источнике, «победители геройствовали силами покоренных народов».
Монгольское войско строилось по десятеричной системе, и соответственно возглавлялось оно десятскими, сотскими, тысяцкими и «темниками», возглавлявшими «тьму» — 10 тысяч. Порядок в войске поддерживался жесточайшей дисциплиной, а за любую провинность следова-. ло только одно наказание — смерть. Причем, если кто-то из десятка допускал какое-то нарушение (не говоря уже о проявлении трусости на поле боя) — казнили весь десяток, если же в чем-то провинился весь десяток — казнили всю сотню. Казни были изощренными, а наиболее характерные — вырывание сердца и перелом спины. Подобные предписания восходили к своду правил «Яса», введенных самим Чингисханом, причем поначалу это, видимо, был устный свод правил, так как сам Чингисхан был неграмотным.
Средняя Азия в начале XIII в. была зоной развитого орошаемого земледелия и городов, насчитывавших более сотни тысяч жителей, бывших центрами развитого ремесла и торговли. Хо-резмшах Мухаммед (1200—1220) располагал значительными силами, не уступавшими по численности монгольским, — только в Самарканде было сосредоточено до 200 тысяч человек и 20 боевых слонов. Но внутренние противоречия не позволяли собрать силы в единый кулак. Не было и доверия ни к правителям отдельных городов, ни к охранявшим их воинским отрядам и военачальникам, которые в любое время могли повернуть оружие против Мухаммеда. Чингисхана же постоянно сопровождали мусульманские купцы, выступавшие в роли советников — с какой стороны лучше подойти к их единоверцам. Бухара, Самарканд, Мерв, Ургенч и другие города были взяты монголами в 1219—1221 гг. менее чем за три года, причем нигде ресурсы обороны не были до конца использованы. Конечно, сыграла свою роль китайская стенобитная техника, используемая монголами. Но главная причина поражения — раздробленность и внутренняя несогласованность среднеазиатских правителей. А итог — сотни тысяч убитых и разрушенные города.
Самое упорное сопротивление монголы встретили у Ходжен-да, где был наместником Тимур-мелик. На осаду Ходженда Чингисхану пришлось выделить двадцать с половиной тысяч монгольского войска и 50 тысяч пленных. Известный востоковед В.В. Бартольд замечает по этому поводу: «Эти цифры характерны для излюбленного монголами способа ведения войны; при осаде городов они гнали перед собой пленных, захваченных ими окрестных сельских жителей, употребляя их в качестве щита против стрел осажденных и заставляя их пролагать путь монгольскому войску; иногда пленных выстраивали военными отрядами и раздавали им знамена, чтобы осажденным монгольское войско казалось многочисленнее, чем оно было на самом деле». Иначе говоря, двадцать с половиной тысяч — это не монголы, а зачисленные в монгольское войско ранее плененные или добровольно перешедшие на службу к монголам выходцы из покоренных племен и народов.
Субудэй и Джебе в 1220 г. отпросились (или были посланы) преследовать Мухаммеда, прошли через Северный Иран, разграбили Азербайджан и вышли к границам Грузии. Пограничная зона Грузии была разорена, но зимовать войско отошло на юг. В 1221 г. вся Грузия была разорена, и монголы вышли на Северный Кавказ. Субудэй испросил у Чингисхана разрешения идти на кипчаков-половцев. В 1222 г. через «Железные ворота» у Дербента — обычный путь кочевников с юга на север и с севера на юг — тридцатитысячная конница Субудэя и Джебе прорвались на степные просторы. Аланы и кочевавшие здесь половцы попытались оказать сопротивление, но в решающий момент половцы покинули алан. В результате были разгромлены и аланы, и половцы. Половцы бежали частью в Крым, частью за Днепр в русские земли. Монгольская конница преследовала их в обоих направлениях.
Современник событий арабский историк Ибн-ал-Асир (ум. 1233 г.) дает общую оценку походам монголов эпохи Чингисхана: «Летописи не содержат ничего сходного и подходящего. Из событий, которые они описывают, самое ужасное, что сделал Навуходоносор с Израильтянами по части избиения их и разрушения Иерусалима. Но что такое Иерусалим в сравнении с теми странами, которые опустошили эти проклятые, где каждый город вдвое больше Иерусалима? И что такое Израильтяне в сравнении с теми, кого они перебили! Ведь в каждом городе жителей, которых они избили, было больше, чем всех Израильтян… Ни над кем не сжалились, а избивали женщин, мужчин, младенцев, распарывали утробы беременных и умерщвляли зародышей». А другой современник, армянский историк Киракос Гандзакеци (1201—1272), предполагая, что многие будут рассказывать о трагических событиях, заверяет, что «все их повествования будут ниже действительности. Бедствия, которые постигли все страны, превосходят все, что история может рассказать». И в достоверности подобных свидетельств сомневаться не приходится. За 20 лет походов Чингисхан и его потомки покорили 720 различных племен и народов, многие из которых были уничтожены. В 1220 г. столицей Монгольского государства стал город Каракорум в долине реки Орхан.
Дальнейшие события изложены и русскими летописями. Лав-рентьевская, Ипатьевская и Новгородская Первая летописи выделяют разные факты и симпатизируют разным князьям. Но отражают они одно и то же событие — битву на Калке в 1223 г.
Все летописи отмечают неожиданность появления неизвестного народа из неизвестной земли. Текст, дошедший до нас в изложении В.Н. Татищева, возможно, передает одну из наиболее ранних (ростовских) редакций: «Приидоша языци незнаеми, безбожнии агаряне, их же никто добре весть, кто суть, откуда изъидоша, и что язык их, коего племени и что вера их. Зовутся бо татаре, кланяются солнцу, луне и огню. Неци зовутся таурме-ни, ини зовутся кумани, ини монги. А инии сказуют, яко многи племены и народы от скиф восточных, совокупившиеся и других покоривше, заедино зовутся».
Наиболее обстоятельный рассказ содержится в Новгородской Первой летописи, и главным героем повествования является незадолго до того уехавший из Новгорода в Галич Мстислав Мстиславович Удалой — действительный герой сражения на Калке. Интересно, что Лаврентьевская летопись даже не упоминает его имени, выражая радость по поводу того, что Василек с владимирской помощью не пошел далее Чернигова. Сама битва в летописях датируется 31 мая 1223 г. В Рогожском летописце, Никоновской летописи и у Татищева указывается дата 16 июня, при этом у Татищева указан и день: пятница. 16 июня действительно приходилось на пятницу и обычно это — свидетельство современной записи. Возможно, речь идет о начальной и конечной датах выступления от Киева вниз по Днепру и до собственно Калки. В Тверском сборнике 16 июня обозначено вокняже-ние в Киеве Владимира Рюриковича. В Рогожском летописце вне связи с текстом вставлена фраза о «17 днях», а это как раз время от 31 мая до 16 июня.
У В.Н. Татищева содержится целый ряд и иных оригинальных подробностей. У него, в частности, сказано, что численность татарского или смешанного войска оценивалась в 200 тысяч, а оказалось их еще более. Не исключено, что к 30 тысячам, выделенным Субудэю и Джебе в Средней Азии, было направлено подкрепление, а кого-то, в том числе, как и позднее, из бродников, половцев и алан, смогли мобилизовать и они сами.
Половцы, первыми испытавшие удар монгольского войска, обратились за помощью к русским князьям, а уговаривал русских князей прийти на помощь половцам Мстислав Удалой. В Киеве был созван княжеский съезд, на котором и было решено оказать помощь, поскольку аргумент половцев представлялся убедительным: «Сегодня нас, а завтра вас». В результате русским князьям удалось собрать большое войско, только владимиро-суздальский князь Юрий Всеволодович послал на помощь один ростовский полк, который так и не успел к сражению.
Русское войско рассчитано с точными цифрами: «Князь великий изчислил все войска, которых с ним было: киевских, переяславских, городенских, черных клобуков и поросян (жителей по реке Роси. — А.К.) 42500. Со Владимиром Рюриковичем, смольнян и туровцев 13 тысеч 800, с князем Мстиславом черниговских и северских 21300, да вятич 2000, со князем Мстиславом галичан, владимирцев, лучан и подунайцев 23400 и протчие младшие князи с ними. Всего сто три тысячи, какого русского войска давно вкупе не бывало. К тому ожидали новгородских, Василька с ростовцы, от Юрия из Белой Руси (так у Татищева обозначается Владимиро-Суздальская земля. — А.К.) и резан-ских войск; також половцы обесчали до 50000, собрав, присовокупить». Потери только киевлян (т. е., очевидно, собственно Киевского княжества) в битве с монголо-татарами летописи определяют в 30 тысяч человек. А это позволяет внимательно отнестись и к оценкам посторонних наблюдателей. Немного позднее итальянский путешественник Плано Карпини определял войско Батыя в 160 тысяч монголов и 450 тысяч набранных из покоренных народов. Рашид-ад-Дин, располагавший документами монгольского происхождения, собственно монгольское войско, распределенное по завету Чингисхана между наследниками, определял в 129 тысяч человек. Но монгольский элемент всегда составлял лишь малую часть монгольского войска.
Начало было успешным для русско-половецкого войска. Мстислав Удалой переправился через Днепр с 10 тысячами конников и разгромил передовые отряды татар. Любопытно, что татарский «воевода» Гамябек, по Татищеву, надеялся на помощь половцев и «ушел в курганы половецкие». Но половцы пришли на помощь Мстиславу и перебили всех взятых в кольцо татар.
В течение восьми дней русские дружины продвигались в глубь степи на восток, уничтожая татарские дозоры и разъезды. Но с самого начала обнажилась слабость многочисленного русского войска: они ничего не знали о противнике и не сумели организовать эффективную разведку. Кроме того, отсутствовало единое командование, и каждый князь со своей дружиной самостоятельно решали, что и как им делать. Все это предопределило поражение русско-половецкого войска.
Мстислав Удалой вырвался вперед и успешно продвигался в сторону основных татарских сил, а Мстислав Романович Киевский осуждал этот задор, поскольку считал себя главным (формально он таковым и являлся в качестве великого князя Киевского) и потому никакого содействия галицкому князю не оказывал. А с началом битвы он со своим войском создал отдельный укрепленный лагерь в некотором отдалении от места сражения, не участвуя непосредственно в бою. В этом бою с основными силами монголо-татар русско-половецкие полки потерпели поражение. В результате же бежавшие с поля боя половцы расстроили дружины и киевского князя, и находившихся под его началом дружины других князей. Киевский князь заперся в своем лагере.
В отличие от русских князей, монголы всегда придавали большое значение разведке. На службе у татар каким-то образом оказались бродники во главе с Плоскиней. Именно Пло-скиня уговорил киевского князя капитулировать, уверяя, что всех князей с почетом отпустят. И именно Плоскиня советовал татарам перебить всех плененных князей (хотя татары в такого рода советах никогда не нуждались). В итоге же всех плененных воинов татары перебили, а князей распластали по земле, положили на них доски и сели пировать. Вырваться с поля боя удалось только Владимиру Смоленскому, Мстиславу Удалому, молодому волынскому князю Даниилу и Мстиславу Луцкому.
Разгромив половцев и русские войска на Калке, татары устремились к Днепру и Северской земле, причем теперь проводниками у них были половцы. Татар, подошедших к Новгороду Северскому, горожане наивно встретили с крестами. Но татары вели себя как обычно: брали в полон, жгли, убивали.
Однако для дальнейшего продвижения у татар уже не было сил. На путях к Днепру и Северской земле они также несли большие потери от рассеянных небольшими группами остатков русских дружин. Владимир Рюрикович, князь смоленский, ночью ушел от Мстислава Киевского и собрал из разбежавшихся в разные стороны русских воинов отряд в 5000 человек. Этот отряд нанес татарам значительный урон, успешно отбивая нападения преследователей. Он возвращался в Смоленск, когда его перехватили киевляне и пригласили на княжение в Киев. На вече он был избран киевским князем.
Потери русских войск были огромны. В летописях говорится, что от Калки вернулся лишь один из десяти. Татищев называет и абсолютные цифры: погибло 12 князей и 70 тысяч воинов. Заключение же его достойно воспроизведения: «Татара хотя так великое войско руское победили, но своих весьма много потеряли. И сами сказывают, что их на оном бою более 100 000 побито и хана их больший сын Тосхус убит, и если бы русские князи в согласии были и совокупно бились, то б татара и половцев при них разбить не могли. И видя татара такой в них великий упадок, не смели более на русских наступить, но и на области русские идти, хотя оные безлюдны остались и оборонять было некому, а пошли подле моря и, попленя половцев, возвратились за Дон к Волге и за горы, и тако их до пришествия Батыя не слышно было. Половцев же из бежавших неколико в Русь пришли и крестились в разных городех, которым жители весьма ради были и давали им корм и помочь в поселении».
Трагедия, однако, не образумила князей. Страх и растерянность не проходили, но надеялись, что пришедшие невесть откуда и ушедшие невесть куда «татары», больше не вернутся. Но татары вернулись всего через 13 лет, а Русь оставалась все так же раздробленной.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ 260