П. ТКАЧЕНКО
ДРАМА ГРОЗНОГО ЦАРЯ
А БЫЛ ЛИ МАЛЬЧИК?
Продолжение
И всё-таки мы обязаны сделать хотя бы краткий обзор книг – историко-публицистических и «художественных» — посвящённых Ивану Грозному и его эпохе, из того обширного потока изданий,
которые, собственно, и формируют сегодня образ царя в общественном сознании. Каков ныне этот образ? Как он соотносится с оценкой царя в предшествующие времена? Соответствует ли он историческому облику царя? Наконец, каково качество этих книг с точки зрения исторической, литературной, интеллектуальной, нравственной?..
И тут нельзя не обратить внимания на два главных обстоятельства, которыми всё и определяется. Первое – это вполне понятная, хотя и ничем не извинительная недооценка духовной стороны жизни, той роли, которую в те времена играла вера и церковь в жизни каждого человека и общества в целом. Между тем как вне этого, невозможно проникнуть в суть происходивших событий и дать объективную оценку историческим личностям, определить мотивацию их поступков. И тогда исторические события огромной важности для страны и народа предстают бессмысленными, а то и абсурдными, а выдающиеся личности ничтожными. И всё течение истории всецело сводится к каким-то случайным обстоятельствам, определяется только и исключительно произволом правителя, а то и его самодурью. К сожалению, многие авторы, судя по книгам, вышедшим в последнее время, именно на этом и останавливаются, полагая свою задачу выполненной, не подозревая о том, что к ней они, собственно, и не приступали… В связи с этим справедливо писал Сергей Цветков в книге «Иван Грозный 1530-1584»: «Нам необходимо признать за многими действиями царя наличие некой скрытой причины, без которой они остаются необъяснёнными и абсурдными». (М., Центрполиграф, 2005).
Второе обстоятельство состоит в следующем. Не находя в себе сил, а, может быть и желания (по причине недостаточной подготовленности или идеологической ангажированности) проникнуть в характер эпохи, а значит, и в истинный смысл действий великих князей и первого русского царя Ивана Грозного, многие авторы, оставляя их бессмысленными, обращаются к бытовой и личной стороне их жизней. Это характерная особенность многих нынешних книг. Причём, как популярных, то есть историко-публицистических и «художественных», так и научных.
Безусловно, и через личную жизнь государей многое можно постичь как в их характерах, так и в их эпохе. Что же касается жён Ивана Грозного, в подсчёте которых историки всё ещё сбиваются, то надо помнить, что длинный список их возник из так называемого подложного хронографа. «Традиция» подделок исторических источников, фальсификации истории существовала всегда и могла иметь самые разные причины и мотивации – династические, идеологические, имущественные и другие. (См., к примеру, книгу В.П. Козлова, «Тайны фальсификации», М., Аспект-Пресс, 1996). Наконец, в той обстановке, в которой им довелось жить. Разве не свидетельствует об этом трагедия семьи Ивана Грозного. Отравление его матери Елены Глинской. Попытка отравления его самого. Отравление трёх жён – Анастасии, Марии Темрюковны, Марфы Собакиной – не подлежащие никакому сомнению. И тот поразительный факт, что из восьми детей царя (по нашим подсчётам) в живых остался лишь Фёдор. Даже с учётом высокой детской смертности в то время, этот факт представляется более чем подозрительным. Тем более, что, как мы знаем, дети Ивана Грозного уходили из жизни не только из-за болезней… И всё-таки к личной жизни, несмотря на всю её трагичность, характеристика правителя державы сведена быть не может.
Но в том-то и дело, что эту драму личной жизни Ивана Грозного, авторы книг, вышедших в последнее время, старательно обходят или же касаются её вскользь, как чего-то малосущественного. Но зато подробно рассматривают иной аспект личной жизни – историю его рождения, подвергая сомнению отцовство Василия III, а значит и законность его воцарения на русском троне. Книги с этим сюжетом из жизни Ивана Грозного стали встречаться столь часто, что в них просто невозможно не усмотреть некой идеологической задачи. Вне зависимости от того, осознают ли это в полной мере их авторы или же обращаются к этой загадочной интриге, поддаваясь общему мыслительному поветрию. И что характерно, именно этой «тайной» рождения Ивана Грозного, как, по сути, единственной, объясняется и его характер, и мотивация его государственных решений, да и собственно вся история этого времени…
Странно это само по себе противопоставление государственной деятельности царя и его личной жизни. Тем более, когда именно на нём строятся все обвинения Ивана Грозного. Вот характерное суждение, с одной стороны признающее в Иване Грозном выдающегося государственного деятеля, но в то же время упрекающего его в таких личных качествах, при которых были бы невозможны те государственные свершения, которые признаются как несомненные: «Первый русский царь Иван IV Васильевич из рода Рюриковичей вошёл в историю как Иван Грозный. Около сорока лет правил он страной. За это время Россия завоевала новые территории, расширила своё влияние в Европе. Усилилась роль центральной власти внутри страны, прошли реформы, которые помогли улучшить управление и судопроизводство, а также преобразовать армию. В ту эпоху на карте России появилось много новых городов.
Но неуравновешенный и противоречивый царь, бывший к тому же вспыльчивым и жестоким человеком, который карал и миловал без всяких на то оснований, не снискал любви современников». (М.О. Колыванова. Книга-альбом «Иван Грозный», М., ОЛМА Медиа Групп, 2009).
Конечно же, это не соответствует действительности. Несмотря на свой крутой нрав, Иван Грозный как среди своих современников, так и среди потомков пользовался и пользуется уважением. Это ставило и ставит обличителей царя прямо-таки в тупик. И тогда, не желая видеть в нём лучшие человеческие качества, они переносят своё обличение на народ в целом, который, видите ли, «терпел» такого царя. Справедливо писал Вячеслав Манягин: «В народное сознание Иоанн IV вошёл умным, проницательным, храбрым и справедливым, т.е. наделённый всеми лучшими человеческими качествами, которые так настойчиво отрицали в нём политические враги… Все обвинения в адрес царя являются преднамеренной клеветой враждебно настроенных по отношению к московскому самодержавию царских современников или ангажированных исследователей ХIХ-ХХ в.в., стремящихся из тех или иных побуждений опорочить благоверного царя Иоанна Васильевича Грозного, а в его лице – идею Русского Православного царства в целом». («Правда Грозного царя», М., «Алгоритм», 2007).
Значит, получается так, что Иван Грозный как царь, исполнил своё служение, а вот в личном, бытовом отношении якобы был не на высоте благочестия, и это, вроде бы, даёт основание упрекнуть его в неких нравственных упущениях столько веков спустя. Но ведь у царя, как впрочем, у всякого действительного государственного деятеля личной жизни в её обывательском понимании просто нет, ибо всё подчинено государственному служению. А потому и противопоставление личной жизни и государственной деятельности надумано и несостоятельно. Всё это опять-таки восходит к неоправданной оценке личности царя мерками обыкновенного человека. Ведь «обязанности царя нельзя мерить меркой частного человека» (Вячеслав Манягин). Ну и, конечно, это восходит к оценке средневековья понятиями более поздних гуманистических времён.
Такое противопоставление личного и государственного в жизни царя ничем не оправдано. Тем более, что приоритет при этом отдаётся личному, в ущерб государственному, то есть, собственно историческому. Не оправдано потому, что во многой мере перекрывает пути постижения той эпохи. И мы видим, как подобная внешне привлекательная «гуманистическая» позиция, как бы «даёт» некое право авторам, выносить исторический приговор и крайне негативную оценку уже не только личности Ивана Грозного, но и выдающемуся великому князю, его деду Ивану III, а так же его отцу Василию III, да и по сути, всей русской истории: «Острие обвинений направлено не только на личность царя, но также на Россию и русских» (Вячеслав Манягин). Это вовсе не преувеличение. К сожалению, это неприглядная реальность, почему-то получившая в книгах последнего времени явное преобладание. И мы просто обязаны обнажить её и определить её природу. Можно сказать, что на смену декларативным, нередко демагогическим, далёким от подлинной истории обвинениям Ивана Грозного в «кровожадности» и «тирании», уже явно не достигающие своей цели, так как большинство людей им не верит, в общественное сознание вбрасываются иные, более тонкие яды, когда ставится под сомнение сама законность, как сказали бы сегодня, легитимность царствования Ивана Грозного. Дальнейшая логика проста, если не примитивна – да что говорить, мол, о «кровожадности» и «тирании» Грозного, если само царствование его незаконно…
Вообще и декларативные обвинения Ивана Грозного в «кровожадности» и «тирании» основаны на довольно шатких доводах, граничащих с явным искажением фактов. Правитель, по сути, обвиняется в том, что он выносил смертные приговоры, чего он, да ещё в ту эпоху, избежать никак не мог. И чего, кстати, не избегал ни один правитель мира. В таком случае, почему Ивану Грозному делается столь странное исключение? «Обвинять правителя государства в вынесении смертного приговора и лицемерно рассуждать о ценности каждой человеческой жизни, делая вид, что речь идёт о невинных жертвах, недостойно историка» (Вячеслав Манягин). Ну и, как видим, чтобы придать такому несостоятельному обвинению хоть какое-то правдоподобие, утверждается, что Грозный казнил только и исключительно безвинных, хотя это было совершенно не так. А для того, чтобы удержать в общественном сознании столь несправедливое обвинение царя, всякого исследователя, противящегося такому идеологизированному подходу к истории, обвиняют в том, что он оправдывает «кровожадность» и «тиранию», является их сторонником, что он-де использует идеологему, согласно которой «цель оправдывает средства»… На таком фетишированном уровне идёт пока спор об истории, в своей значительной части историческим не являющийся…
Итак, «тайна», «загадка» рождения Ивана Грозного, якобы и определившая его личную драму, весь трагизм его правления, его «кровожадность» и «тиранию»… История хорошо известная, много раз пересказываемая в исторической и популярной литературе. Мы же обращаем внимание на акценты, привносимые теперь в эту семейную и династическую действительную драму.
Как известно, отец Ивана Грозного великий князь Василий III, прожив двадцать лет со своей женой Соломонией Сабуровой, не имел наследника. Ситуация складывалась критическая, чреватая междоусобицей и хаосом в обществе. Да, были наследники, которым, вроде бы, можно было передать престол – это братья Василия III – Юрий Дмитровский и Андрей Старицкий. Но к этому времени уже установилась традиция передачи престола от отца к сыну, но не братьям. И дальнейшее течение истории подтверждает, что братья великого князя в правление Елены Глинской действительно вступили в жестокую борьбу за овладение великокняжеским престолом. Продолжилась эта борьба и при Иване Грозном, в связи с притязаниями на верховную власть его двоюродного брата Владимира Старицкого.
Василий III, понимая всю ответственность за дальнейшую судьбу страны, предпринимает неслыханный, невозможный до того шаг – развод с женой Соломонией, которая, как понятно, должна при этом быть постриженной в монахини, ибо другой формы развода по представлениям того времени просто не было.
Причём, дело это не могло быть личным, но государственным. Своё решение о разводе с Соломонией Василий III принимает после совета со святителями и по совету их, дабы избежать не только трагедии одной царствующей семьи, но трагедий несоизмеримо тяжких для всего народа и государства.
Казалось бы, перед нами – величественная драма, как личная Василия III, так и династическая, достойная описанию проницательного исследователя. Но совсем иначе поступают современные авторы, не замечая, игнорируя действительную драму и сводя всё к прихоти и произволу, а то и «блуду» великого князя Василия III. Впрочем, им во многом помог в этом известный еретик и нестяжатель Максим Грек. О неприглядной роли Максима Грека в русской истории и о его более чем странной канонизации к тысячелетию крещения Руси мы писали в работе «У церковной ограды». («Солёная Подкова», выпуск седьмой, М., Алекс, 2010). Неленивых и любопытных, если таковы сыщутся, отсылаем к ней.
Совсем иначе представляют эту династическую драму и личную трагедию Василия III, пожалуй, большинство современных авторов, изображая её всего лишь некой прихотью великого князя. Наталья Павлищева в книге «Царь Грозный» так и пишет, что всё произошло якобы «вдруг», что именно ради женитьбы на Елене Глинской и обвинил несчастную Соломонию в смертных грехах»: «Задумал вдруг жениться, а куда прежнюю супругу девать?» (М., Яуза, Эксмо, 2009). Ей вторит Олег Аксеничев в своей книге, вышедшей двумя изданиями под разными названиями – «Тайное око Ивана Грозного» (М., Яуза-пресс, Эксмо, Лепта Книга, 2008) и «Проклятие Ивана Грозного» (М., Яуза, Эксмо, 2009): «В сорок шесть лет государь всея Руси, великий князь Московский Василий Иванович Третий задумал жениться во второй раз. И всё бы ничего, но жениться-то он задумал на собственной племяннице, да ещё при живой жене».
Даже Сергей Цветков, по сути, не впадающий в беспричинное обличение царя, утверждает, что второй брак на Елене Глинской стал результатом некой прихоти великого князя, что «Василий наметил себе вторую супругу задолго до развода с Соломонией». («Иван Грозный 1530-1584», М., Центрполиграф, 2005).
Однако, и вторая жена Василия III, Елена Глинская долгое время, около четырёх лет, тоже не могла родить наследника. И уж коль главной причиной развода великого князя стала бездетность Соломонии, то естественно возникло подозрение о бесплодности самого Василия III.
Но в таком случае, кто же был истинным отцом Ивана Грозного? В какой мере задавались этим сакраментальным вопросом и задавались ли вообще современники Василия III и его сына Ивана Грозного, сказать трудно. Но вот современные авторы наперебой задаются этим вопросом, без всякого труда и с лёгкостью необыкновенной «находя» действительного отца Грозного царя. Ну как упустить такую интригу для «читабельности» своих писаний… Отцом Ивана Грозного был, разумеется, талантливый воевода, боярин, верный помощник Елены Глинской в её дворцовой борьбе за сохранение престола, усмиривший мятеж Андрея Старицкого, Иван Фёдорович Телепнёв-Оболенский. К тому же его сестра Челядинова была мамкой малолетнего Ивана Грозного.
Сергей Цветков пытается убедить нас в том, что «именно здесь кроются корни душевной драмы Грозного царя», предопределившие как его характер, так и особенности его правления. Да и как царствовать спокойно, «лёжа на боку», коли молва приписывала отцовство боярину Телепневу-Оболенскому: «В глазах многих современников Иван Грозный был незаконнорожденным и занимал престол не по праву, причём, этот взгляд имел широкое распространение не только в России, но и за границей» (Сергей Цветков).
Было ли это так «в глазах многих современников», повторимся, сказать трудно. Но что касается «заграницы», то там, как мы знаем, и не такие «истории» придумывали об Иване Грозном в целях идеологических и политических…
Даже Александр Бушков, книгу которого «Иван Грозный. Кровавый поэт» можно назвать апологией царя, усмотрел здесь «историю загадочную»: «Самый сильный аргумент в пользу отцовства Оболенского – это обстоятельство жизни великого князя. С первой женой он прожил двадцать лет, но детей не имел. Вторая забеременела только через три с лишним года после замужества. Так что подозрения есть и сильные…» (М., ОЛМА, Медиа Групп, 2010). О том же пишет и Олег Аксеничев: «Ходили слухи, что Елена Глинская, вышедшая замуж за давно бездетного Василия Третьего, так боялась не понести, что не обошлось без греха… Нехорошие слухи о незаконности царя Ивана, о неправедности его нахождения на троне». Единственное, что тут хотелось узнать, так это то, каким образом современному автору удалось расслышать эти самые «слухи» четыреста восемьдесят лет спустя после рождения Ивана Грозного…
Нет, всё было не так – пытается убедить нас Наталья Павлищева в своей книге, которую невозможно назвать ни публицистической, ни художественной. А ремарка о том, что книга издана «в авторской редакции», только усугубляет положение, так как свидетельствует не только о немыслимом падении писательского мастерства, но и – книгоиздательства…
Разумеется, Иван Грозный был незаконнорожденным и занимал царский трон не по праву, по Павлищевой, но только истинным отцом его был вовсе не боярин и воевода Телепнев-Оболенский, а совсем другой человек. Согласно выдумке Натальи Павлищевой у мамки Захарихи была давняя приятельница Василиса, продававшая пироги на торгу. Муж Василисы Митяй давно помер. Но у неё был сын Еремей, убогий – глухой и немой. И его отцом был вовсе не Митяй, а брат Софьи Палеолог, дважды приезжавший в Москву. Вот от этого Еремея и понесла тайно Елена Глинская. Всё сходится, ведь второй её сын Георгий младший брат Грозного, был тоже глухонемым…
Вот, оказывается, почему коварная Елена Глинская так неистово отстаивала право на престол своего сына Ивана. Она давно уже задумала утвердить на Руси новую династию. Ведь это она, согласно Наталье Павлищевой, снизвела в могилу своего мужа, великого князя Василия III, уколов его какой-то отравленной иглой. А потом расправлялась с братьями его Юрием Дмитровским и Андреем Старицким. Да что там, даже своего дядю, авантюриста Михаила Глинского не пощадила. Ох, как был прав и прозорлив Василий III, который на смертном одре якобы шепнул Михаилу Глинскому: «Не допускай эту сучку к власти, иначе и сам хлебнёшь с ней горя. Она тебя ради полюбовника, как вот меня потравит… (Наталья Павлищева). Такая вот выходит у нас история, такими понятиями и таким языком выражаемая. Странно только, что автор, женщина, предавая такую «историю» огласке, судя по тексту, не испытывает не то что стыда, но хотя бы неловкости. Ведь по всей вероятности, она полагает, что свидетельствует об истории, в то время как свидетельствует о себе – о своём культурном, да и нравственном уровне…
Но ситуация с «незаконным» рождением Ивана Грозного обострялась тем, что, оказывается, Василий III постриг насильно в Суздальский монастырь свою жену Соломонию, которая была беременной. То есть не династическую драму он разрешал, а поступал прелюбодеяния ради, в чём его и упрекал неистовый, еретически настроенный Максим Грек.
Там, в Суздальском монастыре, Соломония якобы и родила сына Георгия, как понятно, законного наследника престола. В отличие от Ивана Грозного. «По Москве быстро распространился слух, что уже в монастыре бывшая княгиня, а ныне старица Софья родила сына Георгия!.. Видимо, в словах Соломонии правда была, потому что и Василий, и его наследник Иван Васильевич Грозный всю свою жизнь искали того самого мальчика». (Наталья Павлищева). Действительно ли Иван Грозный искал «всю жизнь» мальчика, своего брата и законного наследника Георгия, об этом мы узнаём лишь из «популярных» книг современных авторов. Но слух, видимо, на этот раз действительно был, так как отдельные историки свидетельствуют о том, что Василий III посылал в Суздаль доверенных людей для проверки. Но слух не подтвердился. Может быть, обиженная Соломония сама пустила этот слух. Но, скорее всего, этот образ «истинного» царя сформировался в общественном сознании под воздействием слишком уж необычной ситуации, сложившейся в семье великого князя Василия III. Как это обыкновенно и бывает.
У нас нет никаких оснований соглашаться с Сергеем Цветковым в том, что «в русском народе упорно жила легенда о существовании другого, законного наследника царского престола», и что «в глазах бояр Иван был незаконным отпрыском преступной связи Елены с Телепневым-Оболенским». Если такое представление и жило, то в среде недоброжелателей трона, недостатка в которых никогда не было. И уж тем более, нет никаких оснований полагать, что легенда эта не получала широкого распространения потому, что в царствование династии Романовых она умалчивалась, как считает А. Бушков: «Одним словом, история загадочная. К тому же надо учитывать, что на протяжении всего царствования династии Романовых её замалчивали самым старательным образом. Опять-таки по вполне понятным причинам. Единственное обоснование романовских прав на русский трон заключалось только в том, что их родственница когда-то была женой Ивана Грозного». Имеется в виду первая жена Ивана Грозного Анастасия.
Но ведь Романовы составили уже новую династию, воцарившуюся отнюдь не по праву преемства с Рюриковичами. И потом, они ведь не жаловали Грозного. А потому, знай эту легенду о «незаконном» правлении Ивана Грозного, они бы ею воспользовались. А вот почему они не жаловали Грозного – это уже другой вопрос, имеющий не династическую, но духовную и мировоззренческую основу. Издавали послания изменника Андрея Курбского, но так и не издали послания самого Ивана Грозного, представляющие непреходящую литературную и историческую ценность. Не поместили образ Грозного на памятнике Тысячелетие России; но зато поместили образы его явных супротивников и оппозиционеров Сильвестра и Адашева. Но к «загадочности» рождения Ивана Грозного это уже не имело никакого отношения.
Но какое поле для фантазии даёт эта идея о «незаконнорожденности» Ивана Грозного и «незаконности» его правления! Наталья Павлищева, вопреки истории, настаивает на том, что Елена Глинская ездила в Суздальский монастырь к Соломонии, дабы самолично убедиться в том, действительно ли та родила сына Георгия. И совершенно ясно зачем ей понадобился этот несуществующий «факт». Чтобы с помощью выдумки «обосновать» «кровожадность» Грозного. Ведь Соломония якобы сказала Елене Глинской: «И ты родишь. Да только такого сына, у которого руки в крови будут! Которого не я одна, вся Русь проклянёт на веки вечные!» Но коль сама Соломония это предсказала, как не обвинить Грозного в такой нелепице, что «ему доставляло удовольствие наблюдать людские мучения». Напомним, что в основе этого утверждения лежит выдумка автора, которую мы, видимо, и должны считать некой «художественностью».
А Лев Жданов пытается убедить читателей в том, что это Соломония, то есть старица София, отравила Елену Глинскую. Она снарядила из Суздальского монастыря в великокняжеский дворец сестру Досифею, которая под видом богомолицы с самого Афона передала матери Ивана Грозного отравленные просфору и красное яичко. Всё ясно и просто. Это ведь гораздо легче, чем разбираться в действительных хитросплетениях борьбы у трона с малолетним князем, закончившейся гибелью Елены Глинской. Для этого ведь никаких исторических познаний не требуется.
Олег Аксеничев тоже пытается убедить нас в том, что Ивану Грозному всю жизнь не давал покоя, где-то живущий законный наследник престола, его брат Георгий. Это он якобы и был в облике известного разбойника Кудеяра. Правда, из других свидетельств следует, что Георгий умер в детстве, в Суздале: «Согласно суздальскому преданию, сын Соломонии умер в возрасте семи лет, то есть в 1533 году. Год его смерти точно совпадает с началом правления Елены и Оболенского» (Сергей Цветков).
Но вот всё, наконец-то, разрешилось. Как сообщает Сергей Цветков, в 1944 году директор Суздальского музея А.Д. Варганов поднял анонимную надгробную плиту, находившуюся рядом с могилой Соломонии, то есть старицы Софьи. Но там была лишь детская рубашечка, какое-то тряпье и никаких останков. То есть это была имитация захоронения. Но до этого, как утверждает тот же автор, эту могилу вскрывал самолично Иван Грозный, разумеется, вместе со Скуратовым. И тоже нашли там только куклу…
А значит, брат Георгий жив и где-то скрывается. Иваном Грозным был отдан приказ разослать во все земли тайных агентов для его розыска и поимки. И вот, наконец-то, был пойман некий тверич. Это якобы и был Георгий. Казнь его в Разбойном приказе совершил лично сам Иван Грозный, удивив многое видевших опричников. Эту казнь Олег Аксеничев описывает так: «Тяжёлый опричный посох с заостренным, окованным железом окончанием, не посох больше, но копье… Смерть, украшенная драгоценными камнями, сжатая пальцами, унизанными золотыми перстнями, взметнулась и упала. На переносье висящего на дыбе человека… Затем царь проявил милосердие. Достав из ножен кинжал с длинным прямым лезвием, он полоснул им человека по горлу».
Наконец-то, царь Иван Грозный избавился от соперника, посягавшего самим фактом своего существования на его самодержавную власть. Нас же в этой сцене смущает одно – «опричный посох». Ведь знаменитый посох Ивана Грозного имеет свою сакральную историю и никакого отношения к опричнине не имеет… Да ладно уж, не подвергать же сомнению столь «художественную» сцену ради какого-то посоха…
Конечно, никакого мальчика не было. И царя Ивана IV Васильевича Грозного терзали совсем иные задачи, напасти и как сказали бы сегодня, проблемы. Но для того, чтобы выявить их, надо знать и любить родную историю, какой бы она не была. Для этого, только воспалённого воображения и полной безответственности за написанное, явно недостаточно. Нам же остаётся повторить риторический вопрос из «Клима Самгина», М. Горького, писателя уже совершенно иной эпохи: «А был ли мальчик?»
Взятие Нарвы русскими войсками 11 мая 1558г.
Художник А.А.Блинков.1956 г.
С точки зрения мировоззренческой и идеологической, книги об Иване Грозном – историко-публицистические, «художественные», да и исторические исследования – разделяются на два противоположные течения, основные идеологемы в которых сохраняются стойко и защищаются неистово, не особо заботясь ни об аргументации, ни об оригинальной, нетрадиционной постановке вопросов на основе известных фактов, да не особо считаясь и с самими историческими фактами, не подлежащими никакому сомнению. Всё происходит в значительной мере на уровне распознавания «свой-чужой», а не на уровне действительного исторического и метафизического анализа. Это само по себе свидетельствует о том, что та борьба, которая ведётся вокруг личности Ивана Грозного, носит не столько собственно исторический, сколько идеологический характер, имеющая самое непосредственное отношение к нынешнему состоянию страны и народа. Иными словами, вроде бы, историческими средствами, борьба идёт за наше дальнейшее народное и государственное бытие.
От чтения писаний современных авторов, складывается даже впечатление, что со времён Ивана III, Василия III, Ивана IV Грозного общество наше как было разделено на два противостоящих стана, так и остаётся в том же виде, но уже, правда, с иными названиями этих станов: иосифлян (традиционалистов) и «нестяжателей (либералов)… От этой неизменности в веках становится как-то жутко. Но не от самого наличия этих станов, а от постоянных попыток каждого из них установить своё безраздельное господство, что оборачивается поистине всенародными трагедиями, вместо поиска естественного равновесия между ними.
В основе же этого противостояния, что совершенно очевидно, лежит неразличение или умышленное игнорирование и искажение духовно-церковной жизни той эпохи, или, как сказали бы сегодня, — духовно-мировоззренческих и идеологических основ нашего общественного и государственного бытия. Внедуховное же представление приводит авторов зачастую к странным выводам, которые являются уже чем-то, значительно большим, чем банальное искажение истории, так как, по сути, каждое явление предстаёт в прямо противоположном толковании их действительной сути. Вооружённые такой «методологией» они пишут такую историю, какой на Руси никогда не было, ибо это скорее изготовление идеологии для нынешнего дня. И поскольку авторы, обличающие Грозного, начинают издалека, выискивая его «порочность» и «кровожадность» в правлении его деда Ивана III и отца Василия III, обратимся к тем временам, предшествующим царствованию Ивана IV и мы.
Можно практически безошибочно распознать то, к какому умонастроению принадлежит тот или иной автор. К примеру, Лев Жданов с восхищением пишет о князе –иноке Вассиане Патрикееве, главе еретической партии при великокняжеском дворе Ивана III. Вассиан Патрикеев, как известно, без всяких на то прав и оснований, искажая учение Нила Сорского об иноческом житии, создал идеологию «нестяжательства». И его еретическая партия уже было совершила государственный переворот, когда Иван III провозгласил наследником и венчал на царство своего внука Дмитрия, сына еретички Елены Волошанки. И это почему-то вызывает у современного автора Льва Жданова восхищение: «Не изменился и в иноческой мантии прямой характер Вассиана. Он сурово восстал против развода Василия с Соломонией». Оказывается, Вассиан Патрикеев пострадал всего лишь за неодобрительный отзыв в связи с разводом Василия III. Об этом же, как под копирку, пишут и другие авторы. Но это ведь совершенно не так. Патрикеев был осужден соборным определением именно за свою еретическую деятельность. Как впрочем, и Максим Грек.
В то же время иосифлянин Вассиан Топорков, племянник Иосифа Волоцкого епископ Коломенский, который был снизвергнут с престола боярским беззаконием во время малолетства Грозного и сослан в Песношский монастырь, по Льву Жданову – «муж злобный». Почему, с какой стати, неведомо. Просто потому, что он был иосифлянином, а стало быть – государственником. То есть перед нами – сложнейшая идеологическая борьба, брань духовная, результатом которой стало прозрение Ивана III, разгром партии еретиков, осуждение церковными Соборами Максима Грека и Вассиана Патрикеева, заточение в темницу внука Дмитрия и невестки Елены Волошанки, где они потом и погибли, и передача престола сыну Василию III. Нет, утверждает Наталья Павлищева, внук Василия III попал в немилость «безо всяких видимых на то причин». Ну, конечно же, без видимых. Но в том-то и дело, что эта борьба в области духа и мировоззрения по самой природе своей является невидимой. Или как точно назвал её уже в совершенно иную эпоху А. Блок – «немая борьба»…
Получается так, что нынешние авторы, почему-то, оправдывают еретиков и осуждают праведников. Положение более чем странное. Более того, Генрих Эрлих само укрепление православия на Руси и борьбу с еретичеством представляет как «нарушение закона» и справедливости. На его специфической книге «Иван Грозный – многоликий тиран?» остановимся более подробно далее (М., Яуза, Эксмо, 2006).
Или Сергей Цветков совершенно справедливо приходит к выводу о том, что правительство Адашева и Курбский разделяли нестяжательское, а значит и еретическое умонастроение. Но это, кажется, не вызывает у исследователя должной реакции, как видно по всему, воспринимается как факт малозначащий, просто имевший быть в истории: «Как можно заключить из показаний Курбского, правительство Адашева опасалось встречи царя с видным иосифлянином, бывшим коломенским епископом Вассианом Топорковым, который усилиями Адашева был сведён с епархии и заточен в Песношский монастырь. Курбский вообще отзывался об иосифлянах с нескрываемым презрением и, напротив, при всяком удобном случае воздаёт хвалу нестяжателям, из чего можно заключить, что «избранная рада» поддерживала последних».
И это подтверждается тем, что далее, автор излагает из книги в книгу кочующую сентенцию, унижающую выдающегося святителя того времени Вассиана Топоркова. Ивану Грозному, по сути, тайно встретившемуся с Вассианом в Песношском монастыре, тот якобы дал такое наставление: «Если хочешь быть самодержцем, не держи при себе советника, который был бы умнее тебя: если так станешь поступать, то будешь твёрд на царстве, и всё будет в твоих руках».
Да неужто молодой царь ехал к старцу с вопросом «как я должен царствовать?», лишь затем, чтобы услышать от мудрого святителя лишь эту бюрократическую уловку, а, по сути, глупость, достойную ограниченных деспотов? Безусловно, между царём и Вассианом произошла какая-то беседа о самодержавном государственном устройстве. Видимо, для царя было важно получить одобрение своих, уже имевшихся воззрений и главное – получить благословение на них от столь уважаемого и значимого в православном мире человека. Получить благословение от Вассиана, племянника самого Иосифа Волоцкого, освящавшего храм Вознесения Господня в Коломенском, в честь рождения царя.
Предлагаемое же нам «наставление» Вассиана по своему характеру и смыслу свидетельствует о том, что оно сочинено задним числом нестяжателями, то есть, противниками царя и старца. Не будем забывать, что вопрос о советниках был главным в сложном деле установления Иваном Грозным самодержавной власти.
Почему в писаниях современных авторов противопоставляются Вассиан Топорков и Максим Грек, ясно. Ведь Коломенский епископ участвовал в работе Собора, на котором рассматривались переведённые Максимом Греком богослужебные книги: «При этом епископ Вассиан вместе с чудовским архимандритом Ионою обвинял старца Максима в том, что он использует слова по своему произволу, исправляя тексты по своему разуму». Кроме того, епископ Вассиан, не в пример Максиму Греку, содействовал разводу Василия III с бесплодной Соломонией. (Архимандрит Макарий (Веретенников). В книге «Преподобный Иосиф Волоцкий и его обитель», (Иосифо-Волоцкий ставропигиальный мужской монастырь. Историко-архитектурный и художественный музей «Новый Иерусалим», 2008). Помимо того, Вассиан Топорков обвинял на Соборе еретика Вассиана Патрикеева.
Наряду с представлением Вассиана Топоркова в столь неприглядном свете, Сергей Цветков очень даже снисходителен к Максиму Греку. При этом совершенно верно названные факты в его интерпретации как бы не говорят сами за себя: «Такой боярской «исповедальней» стала келья Максима Грека… Любознательные люди из московской знати приходили к нему побеседовать и поспорить «о книгах и цареградских обычаях», так что келья Максима в подмосковном Симоновом монастыре скорее походила на учёную аудиторию или политический клуб. Оппозиционно настроенные бояре были здесь частыми посетителями…»
Ведь келья по своему предназначению не может быть местом собраний, тем более, когда посетители её – оппозиционно настроенные бояре и еретики. Какая уж там «учёная аудитория»…
Среди книг, посвящённых Ивану Грозному, особое место занимает книга Александра Бушкова «Иван Грозный. Кровавый поэт». (М., ОЛМА Медиа Групп, 2010). Работа эта характерна тем, что автор её – человек знающий, дающий довольно точные оценки, как происходивших событий, так и исторических личностей. Но вместе с тем он избрал своеобразную манеру изложения, установку на популяризацию истории и, видимо, как сам полагает, на доходчивость истории для широких слоев читателей. Он пишет, как сам выражается, «с долей здорового цинизма». И от этого становится даже обидно за автора, ибо верные по существу оценки исторических явлений, но поданные в такой разухабистой форме, вызывают всё-таки недоверие не достаточно искушённого в истории читателя. Никаким «книжным рынком» и якобы «спросом» это, конечно, не оправдывается. Исследованию автора цены бы не было, если бы он избегал таких выражений как «дурацкие побасенки», «шизофреническая логика». Или – «интеллигентская мелкая сволочь». Ведь такое определение, в серьёзном исследовании недопустимое, требует обстоятельного объяснения, ибо читатель-то подумает, что автор говорит об образованном классе вообще. А не о том специфическом, идеологизированном образовании, нигде более, кроме России не встречаемом, как «интеллигенция»… Совершенно очевидно, что такой манерой изложения автор не приближается к читателю, ибо тот, кто опускается к народу, тот обычно проваливается.
Так о Максиме Греке Александр Бушков пишет хотя и полемически заострённо, но справедливо: «Дошло даже до того, что знаменитый греческий учёный Максим Грек, замешанный во множестве грязных интриг на территории Руси, накатал послание турецкому султану, склоняя его к войне с Московией …Как чёрт из коробочки, вынырнул крайне смутный субъект, тот самый учёный книжник Максим Грек, то ли агент Константинопольской патриархии, известный на Руси тем, что с удивительным постоянством оказывался в центре политических интриг и скандалов вокруг еретических сект». Или Александр Бушков вполне справедливо пишет о Сильвестре: «Тем временем Сильвестр выскочил с очередной дурацкой идеей: мол, следует немедленно окрестить всё население только что завоёванного русскими войсками Казанского ханства».
Да, действительно, Сильвестр за спиной Ивана Грозного проводил в Казанском ханстве недальновидную политику, направленную против складывающейся тогда многонациональной и многоконфессиональной государственности, которую прозревал царь.
Именно неразличение духовных представлений приводит к тому, что само устройство самодержавного государства выставляется не как исторически сложившаяся данность, с которым не считаться невозможно. А как некий изъян, уклонение от неких воображаемых, более «прогрессивных» путей развития, которые надо преодолевать. Так Наталья Павлищева, отдавая предпочтение Сильвестру, не в пример самому образованному богослову своего времени митрополиту Макарию, пишет о том, что само представление о царской власти как о Божеском служении и явилось якобы причиной трагизма русской истории: «А вот митрополит учил другому: царская власть дана Богом, значит, священна… Знать бы митрополиту, чем обернётся вот эта уверенность царя в том, что людскому осуждению не доступен, что всё творит по воле Божьей!»
Такое суждение, конечно, нельзя принять как объективное и потому, что оно отрицает реальное государственное устройство, подлежащее анализу и объяснению и потому, что оно является явным плодом умонастроения уже гораздо поздних времён.
Следует сказать и о том, что почти в каждой книге, посвящённой Ивану Грозному, отмечается его противоречивость, а стало быть, и сложность постижения его личности. Это очень примечательная ссылка, свидетельствующая не столько о стремлении проникнуть в эту самую сложность личности царя и его эпохи, сколько – определить свою позицию. Точнее – избежать определённости и уж тем более, категоричности в оценке личности царя. То есть, эта ссылка появляется не иначе как под давлением тотального, повсеместно распространённого «общественного мнения», согласно которому роль Ивана Грозного в русской истории отрицательна.
Из всех книг, попавших в наше поле зрения – исторических, публицистических, «художественных» — соотношение примерно таково. Авторы около восьмидесяти процентов изданий подвержены давнему, идеологизированному представлению о Грозном, восходящему ещё к посланиям Курбского, которые, как мы уже отмечали, аргументом быть не могут. И только авторы около двадцати процентов изданий пытаются объективно и честно разобраться в родной истории. Соотношение, как понятно, неутешительное. Издевательство над российской историей, а значит, и самосознанием народа всё ещё продолжается.
Понятно, что при таком странном положении немыслимы никакие свершения, тем более никакая декларируемая «модернизация», но ставится под сомнение наше народное и государственное бытие.
Нам могут возразить, что мы преувеличиваем степень опасности. Отнюдь нет. Мы живём в России, где всё возможно и вовсе не по причине нежелания граждан жить мирно и благонамеренно. Кто мог предположить крушение великой державы Советского Союза, России, воскресшей в этой форме после всех катастроф двадцатого века… Кто мог предположить расползающееся теперь тело нынешней России. И отнюдь не по причине зловредности и сепаратизма её окраинных народов. А по причине той идеологии и политики зависимой извне, несамостоятельной, далёкой от народных и государственных интересов. И почему-то не постыдной для их исполнителей. При этом в полной мере используется искажение нашей истории. Предпринятая ныне кампания по «разоблачению» Ивана Грозного — явное тому свидетельство. И тут нельзя не согласиться с Вячеславом Манягиным в том, что главной причиной нынешнего спора в обществе об Иване Грозном «на грани скандала» является то, что «Сегодня Россия находится в условиях, подобных тем, что были при воцарении Грозного… Вновь, как уже не единожды за прошедшие века, стоит вопрос о самом существовании Русского государства и русского народа».
Дело даже не в исторических фактах самих по себе, которые хорошо известны и с помощью которых «можно» смоделировать, по сути, любую картину прошлого. Гораздо важнее иное – характер мышления человека, дерзающего объяснить столь отдалённое прошлое, его миропонимание, в конечном счёте – духовно-мировоззренческие представления его. И с этой точки зрения, несмотря ни на какие, пусть даже самые привлекательные декларации, свою позицию и свою оценку автору происходившего скрыть практически невозможно.
Особенно наглядно это проявляется в тех случаях, когда представления уже гораздо более поздних времён без всяких на то оснований переносятся в средневековье. И когда в них явно проступают «либеральные» идеологемы и фетиши, никакого отношения к описываемой истории не имеющие.
Так, Генрих Эрлих у стен осаждённой Казани каким-то, только ему ведомым путём, усмотрел «заградительные отряды», гнавших на штурм города ну уж никак не хотевших воевать русских воинов: «Отряд особый с мечами обнажёнными». Совершенно очевидно, что тем самым автор говорит вовсе не о битве за Казань, но свидетельствует о себе, как исповеднике довольно специфической идеологии и главное – о своём негативном отношении к русской истории вообще.
Или – есть такая «традиция», никакой традицией в точном смысле этого слова не являющейся, когда принижается роль Ивана Грозного при взятии Казани: «Однако существует стойкая историческая тенденция принижать личный вклад царя в общую победу. Дело представляется так, что все совершалось едва ли не помимо воли самого Ивана, стараниями одних его сподвижников» (Сергей Цветков). Ясно, что и в этом случае, авторы, утверждающие нечто подобное, пишут вовсе не о Казанской битве, а обнажают, может быть, и не вполне осознанно свои специфические убеждения, а точнее – всё-таки идеологемы, с помощью которых наверняка «свизвергаются» и «посрамляются» «тираны» всех времён. Слишком уж похожа эта идеологема относящаяся уже к Великой Отечественной войне, когда утверждается, что победу одержал народ, и не благодаря его Верховному Главнокомандующему, а чуть ли, не вопреки ему. Но утверждать нечто подобное, вне зависимости от эпохи и государственного политического строя, значит или иметь смутное представление об устройстве человеческого общества вообще или преднамеренно и умышленно его искажать в целях идеологических и политических. Вот характерный, типичный пример оценки личности Ивана Грозного учёным-историком позапрошлого века. С. Соловьёв писал: «Мы видим в нём сознание своего падения. «Я знаю, что я зол», — говорит он; но это сознание есть обвинение, а не оправдание ему, мы не можем не уступить ему больших дарований и большой возможной в то время начитанности, но эти дарования, эта начитанность, не оправдание, а обвинение ему». Право, это суждение более любопытно не характеристикой Ивана Грозного, а с точки зрения определения миропонимания и мышления самого историка С. Соловьева. И отличаются они явной апостасийной, вероотступнической тенденцией, позитивистскими особенностями и каким-то неразличением что ли, духовной природы человека, в то время, видимо, уже распространённой. Ведь в согласии с истинно христианским миропониманием, осознание человеком своей природной порочности и греховности не может быть ни признаком падения, ни основанием для обвинения. Более того, оно является непременным условием исправления и совершенствования человека, ибо степень раскаяния его, а значит и осознание своей греховности, вовсе не соответствует его действительным грехам. Истинно злой человек никогда не признается в этом, так же как и глупый не признает своей глупости. Иван Грозный же сознаётся в своей греховности: «И – я человек; нет ведь человека без греха, один Бог безгрешен». Это подтверждается Евангельской мудростью: «Любящий душу свою погубит её, а ненавидящий душу свою в мире сем сохранит её в жизнь вечную» (Евангелие от Иоанна, 12, 25).
Но было бы наивностью и проявлением человеческой нечуткости, осознание человеком в себе зла и греховности понимать в прямом смысле слова и уж тем более принимать в качестве обвинения его. По христианскому воззрению всё происходит как раз наоборот. Из этого сопоставления, надеюсь, ясно, что дело тут не столько в характеристике царя, сколько самого историка.
Ну а почему просвещённый историк даже дарования и начитанность царя ставит в качестве обвинения ему? Это, действительно, может озадачить. Но оно понятно с точки зрения воззрений историка, разумеется, «прогрессивных». И свидетельствует о том, что неприятие царя историком имеет вовсе не историческую основу, а духовную, психологическую и даже идеологическую. До такой степени, что явные достоинства – дарования и начитанность – выставляются обвинением и пороком…
Среди книг об Иване Грозном и его эпохе немалое место занимают, так называемые «художественные» произведения, то есть исторические повести и романы, зачастую далёкие от канонов этих жанров. Исторический роман в русской литературе зародился давно. В советский период истории он приобрёл вполне определённый стереотип. Помимо основного, магистрального пути русской литературы он играл свою необходимую роль, так как формировал в общественном сознании представление о родной истории. Но формировал на основе достижений исторической науки. То есть, по сути, популяризировал историю в живых, эмоциональных картинах. И уже по этому не сводился к истории. Скорее это соотношение истории и художества можно было охарактеризовать так: там, где историк заканчивал своё дело, там писатель его только начинал. Иными словами, исторические знания были непременным условием для жанра исторического романа.
Но это не был магистральный путь русской литературы, уже хотя бы потому, что вершинные её творения зачастую имели историческую основу – от «Слова о полку Игореве» до «Войны и мира» Л. Толстого и «Тихого Дона» М. Шолохова, но к истории далеко не сводились, ибо были ценны, прежде всего, мощным проявлением народного духа. Но и исторический роман имел право на существование со своими культурными задачами.
Совсем иное мы наблюдаем теперь, в условиях всё ещё разрушенного и не восстановленного литературно-художественного процесса. Романы и повести на историческую тему, по сути, таковыми не являясь, собственно с историей, мало, чем связаны. Их авторы считают возможным зачастую «поправлять» историков. Просто выдумывать исторические факты. И происходит это потому, что смоделировано такое положение в обществе, что литература становится не средством постижения и выражения народного самосознания, а направлена на «развлечение», то есть, включена в «рынок», как форму разрушения культуры вообще, а литературы в особенности. Всё это целиком и полностью относится и к «художественным» произведениям об Иване Грозном и его эпохе. Совершенно очевидно, что это не какое-то объективное и неизбежное положение вещей, а – хитроумная идеологическая уловка, с помощью которой обществу и народу навязывается чуждый им образ мира…
Та «занимательность» любой ценой, даже ценой искажения исторических фактов, которой отличаются «художественные» книги, выходит какой-то и вовсе не занимательной. Совершенно очевидна их направленность. Они всецело ориентированы на «рынок», то есть якобы на привлечение читателей. Историческая же точность и литературное совершенство текстов тут, вроде бы, и ни при чём. Это и вовсе какие-то псевдоисторические и псевдолитературные поделки. Во всяком случае, те «художественные» книги об Иване Грозном, которые попали в поле нашего внимания. (Оговариваю это положение лишь потому, что в условиях «информационного общества» уследить за всеми изданиями и главное — приобрести их стало практически невозможно. В таком случае, понятие «информационное общество» надо принять как новую форму идеологизации).
Взятие Иваном Грозным ливонской крепости Кокенгаузен.
Художник П.Соколов-Скаля. 1943г.
Гораздо интереснее читать историко-публицистические книги, в которых есть сопоставление фактов, неожиданные повороты мысли, версии и т.д. Это книги таких авторов, как В. Манягин, А. Бушков, С. Цветков и других. Это — интеллектуальное чтение.
Художественные же книги, во всяком случае, нами рассматриваемые, создают полное впечатление псевдоисторической попсы, унижающей человека, направленной не на пробуждение мысли и не на постижение родной истории, а на откровенную дебилизацию читателя.
Эти книги нередко столь примитивны и небрежны, что не знаешь даже как на них реагировать, ибо они находятся за пределами научного или литературного обсуждения…
Нам могут возразить: да мало ли кто и что пишет, являя миру свою глупость. Нет и ещё раз нет. Это книги, выходящие массовыми тиражами, а стало быть, формирующие общественное мнение. И уже потому честный историк и литератор не имеет права не реагировать на них.
Сошлюсь на некоторые примеры. Лев Жданов вполне серьёзно утверждает, что Москва прославлялась четвёртым Римом. Мы, было, подумали, что это просто опечатка. Мало ли что бывает при нынешнем катастрофическом падении производства, в том числе и в книгоиздательстве. Нет, автор настаивает на этом, повторяя эту несообразность. В таком случае, перед нами – полное непонимание понятия – «Москва – третий Рим, а четвёртому не бывать». Но ведь тогда никакое обсуждение с таким автором невозможно.
Или – Наталья Павлищева в своей книге «Царь Грозный» называет Максима Грека «знаменитым монахом-живописцем». То есть, путает богослова, переводчика и еретика Максима Грека с другой личностью. Тут же, с первых страниц книги, она пытается убедить нас в том, что Ивана Грозного «крестили в Троицком соборе». В то время как он был крещён в Троице-Сергиевой лавре игуменом Иоасафом Скрипицыным, у мощей преподобного Сергия… И такие несообразности, исключающие всякое обсуждение, встречаются, по сути, во всех «художественных» книгах.
Но среди так называемых «художественных» книг, отличающихся непростительной небрежностью, незнанием истории и волюнтаристским отношением к ней, есть откровенно идеологизированные, до такой степени, что кроме как псевдоисторической демагогией их назвать невозможно. То есть книги, пронизанные более тонкими ядами, чем декларативное, мало на чём основанное обвинение Ивана Грозного в «кровожадности» и «тирании». Образчиком такого издания является книга Генриха Эрлиха «Иван Грозный – многоликий тиран?» (М., Яуза, Эксмо, 2006).
Природа таких писаний очевидна. И восходит она к позитивистскому мышлению и бездуховному миропониманию, при которых художественность представляется вовсе не формой постижения вещей этого мира, а чем-то необязательным и что присутствует в произведении в качестве некоего украшения. То есть за художественность, как в этой книге, так и в некоторых других, попавших в поле нашего внимания, принимается не глубина проникновения в суть происходивших событий, а некая занимательность, абсолютно не считающаяся с реальными историческими фактами. Ясно, что при такой установке за художественность принимается любая выдумка и произвол, как в отношении исторических фактов, так и в отношении к духовной природе человека. А потому, хотя эта книга и названа в аннотации «литературным расследованием», никакого отношения к художественности и литературе она не имеет. Как по качеству текста, так и потому, что Ивана Грозного выдающимся писателем средневековья автор не признаёт. В таком случае, в чём собственно проявляется её «литературность»?
Прежде всего, книга написана «по мотивам» специфической и скандально известной «новой хронологии» А.Т. Фоменко, характерной абсолютным пренебрежением к историческим фактам и даже преднамеренности и вполне осознанным искажением их. Таков, мол, авторский приём. Словно в отношении к истории и к реальным историческим личностям это допустимо.
Автор, вроде бы, отрицает «медицинский» подход в оценке личности Грозного, сводящийся к «шизофрении и паранойе». Действительно, единственным медицинским аргументом в оценке Грозного могут быть материалы эксгумации в начале шестидесятых годов миновавшего века. Остальные факты, в качестве медицинских не могут быть привлечены по определению. А потому всякие медицинские «диагнозы» столько веков спустя, основанные лишь на смутных слухах, не могут быть признаны состоятельными. Это – всего лишь изощрённая, внешне, вроде бы, наукообразная форма «развенчания» царя. Так Лев Жданов в романе «Иван Грозный» устанавливает царю диагноз эпилепсия. (Санкт-Петербург. Издательская группа «Азбука-классика», 2010). Никакой эпилепсией Иван Грозный, конечно же, не страдал. Но как упустить случай выставить его больным, к которому должно быть и соответствующее отношение. Ведь это болезнь головного мозга, характеризующаяся периодическими припадками с потерей и помрачением сознания.
Но Генрих Эрлих идёт далее. Он «устанавливает» сумасшествие царя. И вообще отрицает наличие Ивана Грозного в тот период истории, который не подлежит никакому сомнению! «Да и был ли такой человек? Или стараниями романовских историков этот мифический персонаж «склеен» из нескольких реально правивших на Руси царей?» — задаётся автор более чем странными вопросами. И становится сразу же очевидным то, какую цель преследует такой его авторский приём: крайне критическое, даже уничижительное отношение ко всем великим князьям Рюриковичам, в особенности – к царям Романовым. А так же – негативная оценка русской истории и русского человека, граничащая с откровенной русофобией.
Но прежде о том, к какому волюнтаризму в отношении к истории приводит эта самая «новая хронология». Повествование ведётся от имени младшего брата Ивана Грозного Юрия, Георгия, который, как известно, был немым, «убогим» и ни в каких государственных делах участвовать не мог. Но по «литературной» версии, точнее, произволу автора, он якобы вовсе и не умирает, а доживает до преклонных лет, являясь книжником и летописцем деяний своего старшего брата, а так же летописцем своего великокняжеского – царского рода, на котором якобы лежит печать «проклятия» и «порочности»…
Конечно, это никакое не историческое повествование, но текст в полной мере характеризующий воззрения и идеологические предпочтения нынешнего автора Генриха Эрлиха. Манерные же словечки типа «чай», «вестимо», «особливо», «сиречь», «историчности» повествованию нисколько не добавляют.
Итак, приступив к описанию славного царствования своего старшего брата Ивана, так и не ставшего Грозным, Георгий обнаружил, что «великих дел пока не было», а потому он «лишь слова записывал». Да и какие могли быть славные дела молодого царя, если он «предложил похерить древний обычай – кормления наместников за счёт тех земель, что входили в их наместничество». Далее – покусился на «дедовское установление – на Судебник, главный закон Земли Русской», то есть, по сути, испортив его, и допустил в царстве своём беззаконие. Кроме того, выступал за секуляризацию церковных и монастырских земель. То есть, проявил себя «нестяжателем», а значит, в определённой мере и еретиком. Единственным реальным делом царя было устройство нового царского места, престола «из слоновой кости, обложенного чистым золотом».
Но тут с царём, с братом Георгия и начало происходить «неладное» — он стал исчезать из дворца, и к «делам государственным всякий интерес потерял».Он появлялся в качестве блаженного в городе, и чем далее, тем сильнее стало развиваться беспокойство». Стали советники судить-рядить, что делать. И пришли к выводу, что лучший и единственный выход из этого положения – отречение царя и пострижение его в монахи. А что было делать, если царь «душой заскорбел и рассудка лишился»… И как пишет Генрих Эрлих, вкладывая эти слова в уста Георгия: «Так закончилось правление брата моего Ивана Васильевича, царя и великого князя Всея Руси». Потом, как стало известно, царь Иван покинул Святокирилловскую обитель и «отправился в мир нести слово Божье». Да и почему бы ему не нести это слово в мир, если он бывало, «как начнёт что-нибудь из Священного Писания, так и чешет страницами подряд» (Г. Эрлих).
Пострижение же царя произошло в ходе его паломничества по монастырям после его болезни. Заехал он и в Песношский монастырь к знаменитому старцу Вассиану Топоркову. Но старец Вассиан, почему-то назван «неистовым», каковым он не был и назван не Топорковым, а из рода Патрикеевых. Из этого читатель выносит убеждение, что Иван встречался с известным еретиком Вассианом Патрикеевым, а вовсе не с мудрым иосифлянином Вассианом Топорковым…
Старец, естественно, укоряет Ивана: «Ну что, дослушался своих советников любезных, профукал царство!» И далее излагает «нестяжательскую», еретическую версию, кочующую из книги в книгу недоброжелателей Грозного: что, мол, нечего было держать рядом с собой умных советников, а жить своим умом…
Так «царь неудачливый» Иван «профукал» своё царство. Младенец Дмитрий в том паломничестве Ивана по монастырям вовсе и не утонул, точнее тогда его не утопили. И теперь он, племянник летописца Георгия оказался на троне. Под опекой матери своей Анастасии.
Но поскольку ни Анастасия с малолетним царём, ни бояре не знали, как управлять государством, они и придумали несуществующую ересь: «Опять же начинать правление надлежит с какого-нибудь дела звучного, благочестивого и неопасного, лучше борьбы с ересью ничего и не выдумаешь» (Г. Эрлих).
Между тем дядя-летописец «погрузился в поиски путей к Богу истинному», организовав «наш кружок», то есть впал в ересь. За это и был выслан на пять лет в свой удел, в Углич. У Анастасии же каким-то образом рождается сын Иван…
Дядя же Георгий имел неосторожность пригласить в Углич царя-отрока Дмитрия. И вот когда царь сходил с ладьи на берег, подгнившие мостки обломились, и он утонул. И царём становится брат его Иван Молодой, который очень уж был похож на отца своего Ивана, и не только внешне…
Не будем пересказывать всех «безобразий» царствования Ивана Молодого, попавшего под влияние зловредных Захарьиных. Это они и опричнину придумали: «Вот у Ивана по нестойкости молодого ума, всё в голове и перемешалось. Затеял он игру непристойную и богохульственную» (Г. Эрлих). Естественно, по молодости лет никаких посланий Иван писать не мог. Всё это написал за него дядя-летописец Георгий. Кстати, это он и Ивашку Пересветова придумал, от его имени посылая челобитные своему царствующему брату о том, как надлежит управлять самодержавной страной…
Как ни пытался мудрый дядя-летописец «направить племянника на путь истинный», ничего у него из этого не получилось. Он «ошибся в племяннике». Разврат неразрывно связанный с молитвой при дворе, этом «вертепе» донял его так, что он вынужден был покинуть Россию: «Текут слёзы из глаз моих. Прощай, Русь! Свидимся ли когда-нибудь».
Мы не стали бы описывать эту сюжетную, фабульную выдумку Генриха Эрлиха, которая вовсе не представляется нам занимательной, если бы за ней явно не проглядывала идеологическая задача автора. И состоит она в следующем.
Дело в том, что брат Ивана, так и не ставшего Грозным, Георгий докопался-таки до причины «проклятия» рода Рюриковичей, которое якобы существовало: «Быть может, народ русский прогневил Господа, и Тот отвратил взор от народа своего и в слепом гневе покарал пастыря» (Г. Эрлих). Дотошный летописец Георгий докопался даже до причин этого «проклятия», которые крылись в царствовании деда Ивана III и отца Василия III. А всё дело в том, что Иван III допустил немыслимое прегрешение. Поначалу «в точном соответствии с новым обычаем провозгласил внука своего Дмитрия наследником державы», а потом почему-то взял да и «переменил решение», провозгласив наследником сына Василия III. Отсюда-де и начались все беды, тут таится, так сказать, корень всех безобразий, на Руси происходивших: «Так нарушение закона повлекло за собой явную несправедливость и неявное злодеяние» (Г. Эрлих). Иными словами, тот факт, что великий князь Иван III убедился-таки в том, что внук Дмитрий является ставленником еретической партии при дворе, во главе с князем-иноком Вассианом Патрикеевым и невесткой Еленой Волошанкой, и повёл борьбу с ересью и ставится ему в вину. Это и стало причиной «проклятия» рода Рюриковичей.
Отец же Василий III совершил не менее тяжкое «прегрешение». Вместо того, чтобы объявить наследником престола кого-то из своих братьев – Юрия Дмитровского или Андрея Старицкого ему, видите ли, сына захотелось, чтобы ему передать престол: «Было кому престол передать, но царю непременно сына хотелось и задумал он дело богопротивное – развод». Ну и что с того, что автор Г. Эрлих тут же утверждает прямо противоположное: «Коли установился обычай передавать престол от отца к сыну, так и надо ему следовать». Но именно этому обычаю и следовали великие князья Иван III и Василий III. В таком случае, в чём состоит их «прегрешение» и за что ниспало на них Господне «проклятие», о котором пишет сторонник «новой хронологии» русской истории?.. Неведомо.
Совершенно очевидно, что эта вымышленная «порочность» и «греховность» русских князей автору и понадобилась для того, чтобы показать никчёмность нашей истории и показать «порочность» русского человека. Пересыпая своё повествование уничижительными характеристиками его, автор нисколько не стесняется тем, что участвует в деле неприглядном, имеющем своё точное определение – русофобия. Приведу лишь некоторые из его сентенций, вложенные в уста летописца Георгия: «Русский человек любопытен, он всегда готов побежать вслед за соседом, но надеясь на весёлую потеху или лёгкую поживу… Русский человек сам собой управлять не то что не может, не любит. Полагается во всём на промысел Божий, а тяжесть решения норовит переложить на чужие плечи, на царя, на князя, на наместника. Какой закон ему установят, по такому и живёт… Русский человек прост, услышит, что где-то вино на халяву дают, так бросит все дела и побежит».
По причине этой своей недотёпистости он и ересь выдумал, дабы бороться с ней, не зная чем больше заняться в этой жизни. Это ведь ещё с Ивана III повелось, который решил «ересь извести» лишь для того, чтобы «престол сыну передать в обход внука». Напомним, что к тому времени уже установился иной обычай – передавать престол от отца к сыну.
И тут Г. Эрлих, никак не желая простить великим князьям и царям оберегание истинной народной веры и борьбы с ересью, пускается, прямо-таки, в сегодняшние экуменистические декларации: «Большие беды случаются от того, что народы иные эти простые истины забывают, веру свою считают не общечеловеческим, а только собственным сокровищем, блюдут её якобы в чистоте, никого к ней не допуская, а другие народы настолько ниже себя держат, что ноги о них вытирают. Тем самым они себя унижают и не только великим народом называться права не имеют, но и народом вообще».
Но довольно об этих вызывающе безответственных плясках на такой сложной и многотрудной российской истории. Вывод из этого неприглядного идеологического дела, может быть, кажется, единственным. Поскольку книга Генриха Эрлиха посвящена реальным историческим личностям и реальным событиям и вместе с тем, он находит возможным избрать такой авторский приём, как преднамеренное и умышленное нарушение хронологии и искажение фактов, то ни чем иным, как «историческим» хулиганством, это назвать невозможно. Это – обыкновенный авантюризм и экстремизм в отношении к истории, ничем не извинительный и преследующий вполне определённые идеологические задачи.
Снисходительно-иронический тон повествования отнесём на особенность стиля, автором избранного, хотя писать о столь трагической истории в опереточном стиле не пристало серьёзному автору. Как видим, хулиганство бывает не только уличным, но и идеологическим, и «историческим». С той лишь разницей, что последнее хулиганство милицией (ах, да, теперь уже полицией) пресечено быть не может и растиражировано и преподносится неискушённым читателям в качестве образца, якобы и непостыдного…
Есть в этом нынешнем, прямо-таки потоке книг об Иване Грозном — издания поразительные. Как, к примеру, книга «Иоанн IV Грозный» (Москва, «Астраль-СПб», Санкт-Петербург, 2010). Книга примечательна своей беспричинностью и тем, что носит все признаки некой идеологической акции, предпринятой средствами истории. Ведь это книга даже ненаписанная в буквальном смысле этого слова, хотя на титуле её, в аннотации и в выходных данных, значится имя её автора – Глеб Благовещенский. Не составителя, а именно автора. Однако, авторского текста в книге нет. Есть краткие комментарии в одну-две страницы, а то и просто абзацы, перемежаемые беспрецедентным цитированием С. Соловьёва, В. Ключевского, С. Платонова. Цитаты этих авторов достигают пятнадцати страниц. И в качестве приложения помещена глава из работы Н. Костомарова «Царь Иван Васильевич Грозный». Тенденциозность подбора материалов историков, менее всего разобравшихся в личности Ивана Грозного, очевидна, ибо всё подчинено тому, чтобы показать якобы «тёмную природу» царя.
Все эти тексты историков Глеб Благовещенский помещает в книгу почему-то под своим именем. Случай в книжной практике действительно беспрецедентный. Может быть, автор решил, что коль эти давние суждения историков ему близки, то их можно публиковать и под своим именем. Логика более чем странная. Правда, на обложку книги вынести своё имя Глеб Благовещенский всё-таки не решился. Но зато на обложке дан подзаголовок книги, в выходных данных и в аннотации опущенный. Подзаголовок – в качестве то ли рекламной, то ли идеологической ремарки: «Первый русский царь. Сталин ХVI века», рассчитанный по видимости на то, что прочитав это, читатели так ужаснутся, что сразу же возненавидят Ивана Грозного… Такой вот идеологический приём, достигаемый чисто издательскими средствами.
Приводя тексты тенденциозных историков, которые в исторической науке уже переосмыслены, составитель книги пытается доказать, что Иван Грозный «практиковал чёрную магию», «нещадно терзал свою страну», создал опричнину и «с её помощью утопив Русь в крови», «до умопомрачения обожал физические пытки», «был способен непрерывно пытать человека на протяжении 8 часов». Кто производил эту хронологию – неведомо. Да, составитель признаёт, что Грозному была присуща истинная государственность, «но только – «в минуты просветления». В аннотации обещается, что разгадать тайну непостижимой личности Иоанна Грозного, пробует и автор этой книги. На самом деле он, во-первых, не автор, во-вторых, ничего он не «пробует», а возвращает нас к однозначным суждениям Н. Костомарова и С. Соловьёва, словно за прошедшее время историческая наука не развивалась и не дала оценку этим суждениям.
Эта книга-альбом стоит особняком среди книг об Иване Грозном. («Иван Грозный». Автор-составитель М.О. Колыванова. М., ОЛМА Медиа Групп, 2009). Уже хотя бы потому, что это довольно дорогое издание, далеко не каждому по карману. То есть это книга, адресованная имущему классу, элите. Особенность её же состоит в том, что значительную часть её объёма занимает прекрасный изобразительный ряд. Текст же занимает не столь уж большое место. Следовательно, он должен быть исторически выверен, дать общее, но точное представление о русской истории. Книга же переполнена «байками» и сомнительными фактами. То есть явно направлена на досужее чтение, на развлечение, а не на постижение родной истории. Кроме того, неприглядный образ жизни царствующих особ, предстающий со страниц этого роскошного издания, вольно или невольно служит оправданием для элиты, её образа жизни: «Уж коль цари были таковыми, то что уж нам, грешным не поблудить душой и разумом…»
Но главное состоит в том, что вооружённая таким превратным представлением о русской истории элита лишается своей миссии быть действительным лидером в обществе, задавать исторически верный вектор нашего дальнейшего развития. У неё просто отбирается тот сложнейший комплекс духовно-мировоззренческих представлений и исторических знаний, который стяжается каждым человеком с таким большим трудом и вне которого никакое лидерство в обществе, управление немыслимо. Элита превращается в марионетку, послушную любым идеологическим поветриям, враждебным для страны и народа. Вместо всей сложности нашей истории, без постижения которой невозможно понять и современность, нашей элите, правящему классу предложена забава в основном личного и семейного характера. И что удивительно — такое уничижительное, да что там, по сути, лакейское положение не ущемляет её самолюбия, человеческого достоинства и гордости…
Пушечно-литейный двор в Москве.
Художник А.М.Васнецов 1913г.
Самое бесцеремонное и пренебрежительное, граничащее с издевательством, отношение к русской истории, а значит и насилие над общественным сознанием и унижением народа вызывает законный протест граждан России. Конечно, при нормальном течении нашей жизни все эти духовно-мировоззренческие и исторические проблемы должны бы обсуждаться и разрешаться на страницах учёных трудов и изданий. Но в том-то и дело, что вершинные достижения исторической науки, наиболее глубокие работы мыслителей, по сути, не входят в общественное сознание, остаются ему по сути недоступными. При всём нашем «информационном обществе». И происходит это отнюдь не по какому-то недоразумению или недосмотру. Слишком уж очевидны признаки рукотворности такого положения. Цивилизационного интеллектуального окормления общества по этой причине, по сути, не происходит… Но коль так, возникают иные формы информационного обеспечения.
Мне попалось несколько самодеятельных изданий, по сути, листовок, имеющих название «Опричный листок». И невозможно не согласиться с их автором, Николаем Козловым, пишущим об информационно-психологической войне и о подавлении русского самосознания.
Положение абсолютно ненормальное и нетерпимое. Это с какой же стати мы, граждане России должны изучать и постигать свою родную историю подпольно, в своей стране, словно завоёванной неким, незримым противником…
Но поворот в восприятии и в оценке Ивана IV в общественном сознании всё-таки совершается. Это проявляется в том, что довольно часто стали издаваться сами послания его. Правда, не всегда достаточно выверенные. Так первое послание Грозного в новых изданиях публикуется по первоначальному переводу 1951 года, где оно было направлено на посрамление Курбского с товарищи, как клятвопреступников, а не как крестопреступников. В таком виде оно, к сожалению, помещено как в книге «Иван IV Грозный. Сочинения» (Санкт-Петербург. Издательский Дом «Азбука-классика», 2008), так и в книге «Царская правда», составленной В.Г. Манягиным. (М., Алгоритм-Эксмо, 2009).
Теперь уже пусть и с пресловутой «противоречивостью», но Иван Грозный признаётся человеком выдающихся способностей. И что примечательно, разгадка его личности ищется не в сомнительных свидетельствах, а признаётся, что её можно найти «лишь исследуя огромное письменное наследие царя Ивана IV» (Т.В. Чумакова, «Иван IV Грозный. Сочинения»). При этом по инерции всё ещё задаётся риторический вопрос о том, как, мол, уживались в одном лице образованнейший человек своего времени и жестокий царь…
Теперь уже признаются выдающиеся реформы Ивана IV и преобразование России в мощное государство. Но тут же непременно поминается о том, что «цена, заплаченная народом за преобразования, была велика». Конечно, такая оговорка представляет собой своеобразную идеологему, неизменную во времени и дошедшую до наших дней. Разве не поминается теперь в связи с Великой Отечественной войной о том, что цена её была слишком уж велика?.. И всего лишь на основе не реальных, а неких гипотетических представлений. Но ведь большая цена за реформы или за победу вовсе не является поводом для их умаления. Скорее наоборот. Но такой лукавой оговоркой происходит именно умаление великих свершений народа.
Наконец-то появляются учёные, которых не пугает уничижительная риторика об Иване Грозном, проникнутых искренним стремлением разобраться в родной истории. Мне попался автореферат диссертации на соискание учёной степени кандидата исторических наук Толчева Ивана Александровича «Отражение взглядов Ивана Грозного на власть в социально-политической практике Московского государства 40-80-х г.г. ХVI в.» (Оренбург, 2010 г.). Работа выполнена на кафедре истории, культурологи и права ГОУ ВПО «Челябинский государственный педагогический университет».
Порадовало то, что учёный поднимает главные проблемы в связи с личностью Ивана Грозного и его эпохой – роль «духовного фактора» в средневековом русском государстве, более пристальное изучение литературного наследия самого царя, а значит, и его мировоззрения. Используя метод исторического моделирования и историко-сравнительный метод, автор показывает несостоятельность «традиции» негативного отношения к первому русскому царю, заложенной сочинениями А. Курбского и иностранцев, преследовавших свои, далеко не исторические цели. А так же – несостоятельность отечественных историков, оценивающих действия Ивана Грозного как «лишёнными смысла». По сути, признававших русскую историю «бессмысленной». Совершенно очевидно, что такое положение достижением истории признано быть не может. Это – нечто иное, находящееся за пределами исторической науки.
Продолжение следует