Ткаченко Пётр Иванович
ДРАМА ГРОЗНОГО ЦАРЯ. Литературно-критическая повесть. Культурно-просветительская Инициатива «Походъ» М. 2011 г.Редактор О.А. Крюков. Компьютерный набор — Е.В. Беда. Корректор — Е.В. Беда. Компьютерная верстка — А. Яныгина.
Книга литературного критика, публициста, писателя Петра Ткаченко «Драма Грозного Царя».
Это не новая интерпретация исторических событий, не авторская оценка итогов правления Ивана Грозного, но рассудительное переосмысление сложного и знакового для нашего государства времени.
В своей книге автор задает неленивому читателю вопросы. «Каким образом литературно одарённый человек, мудрейший политик своего времени мог быть самодуром и деспотом»? «Почему более трех с половиной веков не издавались послания Ивана Грозного, а тексты его оппонента Андрея Курбского переиздаются, и как ни странно, в периоды нестроения в русском государстве?». «Почему личность Ивана Грозного оценивается не в соответствии с итогами его царствования?». И главный вопрос: «Грозен ли был царь на самом деле и для кого он был грозен»?
«Нельзя всё же забывать, или вернее не учитывать, – пишет П.Ткаченко, – что западноевропейские современники Ивана Грозного – испанские короли Карл V и Филипп II, король Англии Генрих XVIII и французский король Карл IX самым жестоким образом казнили сотни тысяч людей. Так, например, именно за время правления Ивана Грозного – с 1547 по 1584 гг. – в одних только Нидерландах, находившихся под властью Карла V и Филиппа II , число жертв доходило… до 100 тыс.». Указывает автор и на то, что Карл IX 23 августа 1572 года принял активное «личное» участие в Варфоломеевской ночи, когда было зверски убито более 3 тыс. гугенотов только за то, что они принадлежали к протестантству, а не к католицизму. А за все время «террора» Ивана Грозного было уничтожено около 3 – 4 тыс. человек, на что указывает современный историк Р.Г.Скрынников.
Пётр Ткаченко в своей работе опирается как на источники прошлых веков, так и на работы современных авторов: И.Фроянова, В.Манягина, А.Бушкова, С.Цветкова.
Со ссылкой на книгу Т.Грачёвой «Когда власть не от Бога» П.Ткаченко приводит такие данные: за время царствования Ивана Грозного прирост населения составил 30 – 50 %. Для сравнения, за время правления Петра I убыль населения составила 40 %.
Но автор книги «Драма» отнюдь не идеализирует Ивана Грозного. Он разъясняет, что «у него были довольно веские причины стать таким, каким он стал – и подозрительным, и замкнутым, и жёстким, а порой и жестоким». Невозможно не учитывать и то, что Иван Грозный вступил на трон, когда уже кипела боярская междоусобица с «беззакониями, насилиями и казнями, превышающими те жестокости, которые пришлось применить Ивану, устанавливая законность в стране».
Именно «Драма» названа эта книга, поскольку в ней заключены драматические обстоятельства, по которым любимый современниками царь столь нелюбим стал многими их потомками. В чем же дело?
«Дело в том духовно-мировоззренческом облике первого русского царя и проводимой им политике, которые мешали воссоединению церквей под главенством папы, уничтожению православия на Руси, мешали той и церковной, и мировоззренческой, и военной экспансии с запада, которым Россия подвергалась постоянно, уже довольно активно со времён деда Ивана Грозного, Великого князя Ивана III».
Пётр Ткаченко проводит аналогии в истории, считая, что последнему русскому царю Николаю II не удалось сохранить и укрепить государство, как удалось это сделать Ивану Грозному, «несмотря на всю мощь предпринятой экспансии против России (и прежде всего духовно-церковной)».
Книга Петра Ткаченко, несомненно, пробуждает интерес к изучению личности не жестокого и сумасбродного, но умного и прозорливого русского Царя.
Пётр Ткаченко. Драма Грозного царя. Литературно-критическая повесть. М., 2011.
Начало
Вокруг личности первого русского царя Ивана IV Васильевича Грозного (1530-1584) и его эпохи изначально и до сих пор идут ожесточённые споры, свидетельствующие о том, что это – не одна из страниц российской истории, а единственная в своём роде, — время создания централизованного Русского государства и формирования религиозного самосознания.
Идеологическая и политическая борьба против царя и духовная – за него говорят о том, что это мировоззренческие факты уже последующих времён, а не средневековья. Речь идёт не столько о точности в постижении истории, сколько о нашем нынешнем человеческом, народном и государственном бытии, об осмыслении ныне происходящего, в котором используется история. Речь идёт о России и её дальнейшей судьбе, а не только собственно о личности царя.
Новая работа писателя Петра Ткаченко – это не историческое исследование, а скорее мировоззренческое повествование, так как постижение личности Ивана Грозного находится в духовной сфере. Автор даёт литературно-критическую оценку многим книгам об Иване Грозном, вышедшим в последнее время, свидетельствующим о том, какой облик царя преобладает ныне в нашем общественном сознании, формируемом средствами массовой информации, кинофильмами и книгами, и в народном самосознании, содержащем безусловную, объективную оценку истории.
На обложке – фрагмент картины заслуженного художника России Игоря Машкова «Великий вход Иоанна Грозного в освобождённый Полоцк (1563 г.)». 2010 г., г. Москва.
Ткаченко Пётр Иванович. ДРАМА ГРОЗНОГО ЦАРЯ. Литературно-критическая повесть. Культурно-просветительская Инициатива «Походъ» М. 2011 г.
Редактор О.А. Крюков. Компьютерный набор — Е.В. Беда. Корректор — Е.В. Беда. Компьютерная верстка — А. Яныгина.
Содержание
1. Почему более трёх с половиной веков не издавались послания Грозного?
2. Попытка апологии царя.
3. А был ли мальчик?
Феномен Филофея.
«Мучеников за веру у нас нет…»
«Не подобает священникам творить царские дела…»
Не должно царю поступать одинаково.
«Тёмные силы нас злобно гнетут…»
О канонизации Ивана Грозного.
Почему более трёх с половиной веков
не издавались послания Грозного?..
Объяснение событий лежит в духовной сфере
И.Я. Фроянов
Мы открываем необыкновенно интересную
творческую личность – личность в своём роде единственную и ни на кого не похожую.
Д.С. Лихачёв.
В многотрудной и драматической российской истории есть такая страница, точнее, довольно длительный её период, переполненный трагическими противоборствами, в котором закладывались все духовные основы и мировоззренческие принципы централизованного Русского государства, получившие своё развитие в дальнейшем; когда сформировалось русское религиозное самосознание. Это, конечно же, эпоха первого русского царя Ивана IV Васильевича Грозного (1530-1584). Кажется, это единственный случай в истории России, когда годы жизни царя, по сути, совпадают с периодом его полувекового правления и царствования…
Вместе с тем, ни вокруг одного великого князя, а позднее – царя, за всю историю Руси-России не накручено столько несообразностей, несправедливостей, искажений исторических фактов или их произвольного толкования, идеологических догм и фетишей, как вокруг Ивана Грозного. Полярность в оценке личности первого русского царя просто поражает, словно никакой объективной истины и нет.
Это само по себе свидетельствует о том, что Иван Грозный и его эпоха – не одна из страниц российской истории, но единственная в своём роде, от точного и объективного понимания которой многое зависит в нашей народной и государственной судьбе и прежде всего – в нашей нынешней жизни. Иначе, почему, вроде бы, вдруг снова столь обострилась борьба против первого русского царя, и за него? Многим читателям, может быть, памятно то, что накануне очередной смуты в России, «демократической» революции нашего времени, книжные прилавки были буквально завалены уничижительными для нас писаниями К. Валишевского. Среди них была и книга «Иван Грозный». Вот только одно из её изданий, представляющее собой репринтное воспроизведение издания 1912 года, вышедшее в издательстве «ИКПА», М., 1989 г., немыслимым даже по тем временам двухсоттысячным тиражом. Или тогда же, в предреволюционное время (1990) выходит массовым, трёхсоттысячным (!) тиражом репринтное воспроизведение брошюры 1912 года «Жёны Иоанна Грозного» С. Горского. (Производственная компания «Алькор», НПК «Динамик-наука»). Брошюры, которую уж никак нельзя назвать даже популярным изложением русской истории, но – откровенно бульварным, ибо посвящено исключительно «оргиям», среди которых протекла жизнь царя. Казалось бы, какое отношение имела столь далёкая история к объявленной «революционной» перестройке? Оказывается, имела, и самое прямое, если, конечно, судить не по формальным «историческим» признакам, а с точки зрения мировоззренческой и идеологической. Новую революцию в России свершить было невозможно, не опошлив и не сбросив с «корабля современности» её историю. Без этого не получалась «идеология» революционного анархизма.
Вызвано ли это было «рынком», «спросом» или любопытством к своей родной истории? Ни тем, ни другим, ни третьим. Так на наших глазах делалась, используя историю, идеология очередной революционной смуты в России, которую мы теперь переживаем и исход которой пока ещё не вполне ясен… Но польский историк Казимир Валишевский оказался куда как более объективным в представлении личности Ивана Грозного, чем нынешние его «разоблачители» — авторы книг и особенно кинофильмов…
Личность Ивана Грозного изначально и до сих пор не уходит из общественного сознания, не уходит из народного самосознания. Это редкий феномен нашей истории, точно выраженный митрополитом Санкт-Петербургским и Ладожским Иоанном: «Вряд ли можно до конца понять течение русской истории, не разгадав личности Грозного царя» («Самодержавие духа», Санкт-Петербург, 1995). Обратим внимание на то, что митрополит говорил о течении русской истории вообще, а не только об уяснении какого-то её периода.
Уже только одно это обстоятельство должно было побудить честных историков, мыслителей объяснить его. И такие историки, к счастью, находятся. Имею в виду основательную монографию Игоря Яковлевича Фроянова «Драма русской истории. На путях к Опричнине» (М., издательский Дом «Парад», 2007). Часть монографии И.Я. Фроянова вышла отдельным изданием – «Грозная опричнина (Завещание Ивана Грозного)», (М., Эксмо-Алгоритм, 2009).
По всей видимости, — итог всей жизни выдающегося историка. Нынешний же не просто интерес к личности Ивана Грозного, а новый всплеск духовно-мировоззренческой борьбы вокруг его имени, должен был бы проходить не иначе как в ходе обсуждения этой работы И.Я. Фроянова. Смею так утверждать потому, что исследование «Драма русской истории…» столь важная веха в постижении Ивана IV и его эпохи, значение которой осознается лишь какое-то время спустя. Во всяком случае, таких работ в нашей исторической науке не было, написанных на столь широком фактическом материале, с точки зрения духовно-мировоззренческой, во временном развитии тех или иных идей и событий.
Ну не с помощью же «популярных», до предела идеологически ангажированных, с точки зрения исторической недобросовестных книг, постигать личность Ивана Грозного. Таких книг, как Александра Дворкина «Иван Грозный как религиозный тип» (Издательство братства во имя св. Александра Невского, Нижний Новгород, 2005). И не с помощью псевдопатриотических книг, таких как В.М. Ерчака «Слово и Дело Ивана Грозного» (Минск, ФУАинформ, 2005).
Но почти девятьсотпятидесятистраничный фолиант И.Я. Фроянова остаётся недоступным не только для людей образованных, действительно желающих разобраться в драме русской истории, но даже и для специалистов-историков, из-за его мизерного тысячного тиража, а также по причине мощной идеологической кампании по «разоблачению» Ивана Грозного, принявшей самые бесцеремонные формы. Точнее было бы сказать — из-за того, что в нашем обществе, по сути, приостановлена историческая, философская и художественная мысль. (Для сравнения – тенденциозная и вовсе не историческая работа А. Дворкина вышла пятитысячным тиражом). Исследование И.Я. Фроянова, фактически не вошло в общественное сознание. А потому, нынешний всплеск идеологической борьбы вокруг личности Ивана Грозного, в значительной степени проходит, как и ранее, не на историческом и не на духовном уровне, а на публицистическом и пропагандистском.
Но дело не только в недоступности монографии И.Я. Фроянова для тех, кому она действительно необходима, но и в самой методологической оснащённости нашей исторической науки, по давней позитивистской привычке занимающейся лишь выявлением фактов, их, по сути, коллекционированием, а не их духовными причинами; в их статичности, а не во временном развитии, то есть – не тем, что в своё время В. Кожинов определил как историософия…
Хулители Ивана Грозного, а вместе с тем и – русской истории вообще, как о несомненном факте говорят о том, что настоящих исторических исследований, показывающих Ивана Грозного и весь драматизм его эпохи, якобы нет. Между тем, сами представляют не научные исследования, а «популярные» очерки с произвольным толкованием исторических фактов, напрочь игнорируя достижения истинно исторической науки. Ну вот теперь такое фундаментальное историческое исследование об Иване Грозном у нас есть – «Драма русской истории…» И.Я. Фроянова. Не заметить его, не брать его во внимание в обсуждении столь сложной темы, уже невозможно.
Количество же книг и кинофильмов, посвящённых Ивану Грозному и его эпохе, вышедших в последнее время, опять-таки с прямо противоположными их оценками, поразительно. И свидетельствует это о том, что развернулся новый этап духовного противоборства, цели которого не всегда явны, в котором личность первого русского царя лишь предлог и повод. Видно, в личности Ивана Грозного и в его эпохе есть нечто такое, что не потеряло своего первостепенного значения и сегодня. В этом смысле личность Ивана Грозного в русской истории является исключительной. Действительно, течение русской истории невозможно понять, не разгадав и не уяснив личность первого русского царя Ивана IV.
Иван Грозный, изначально и вплоть до сегодняшнего дня, находится не просто в центре пристального внимания, а в центре духовно-мировоззренческой и идеологической борьбы за отстаивание Россией своей самостоятельности. Для такого утверждения, скажем изначально, есть полные основания.
Не ставя перед собой задачей рассмотреть все, вышедшие в последнее время исторические исследования, публицистические книги и кинофильмы, посвящённые Ивану Грозному, ибо обзорная критика давно умерла, обратимся лишь к некоторым из них, наиболее характерным. А потому наше повествование скорее постановочное, цель которого – не представление полноты всего написанного и снятого о первом русском царе, а то, в каком виде представляется ныне его образ и облик в общественном сознании, формируемом, как понятно, людьми пишущими и снимающими…
И первое, что тут бросается в глаза, чего нельзя обойти, – это зачастую полное несоответствие итогов царствования Ивана IV и негативных оценок его личности. Это не может не озадачивать, так как великие дела из мелкого расчёта, лукавства или из якобы порочной натуры не совершаются. И уж тем более, не совершаются из «кровожадности» и «тирании». Так не бывает по самому устройству человеческого общества.
А потому, дабы затушевать и скрыть это несоответствие, это кричащее противоречие, критики Ивана Грозного твердят о том, что реформы и преобразования Грозного были неудачными, что ничего особенного за всё его царствование не происходило, что кроме «тирании» в России вообще ничего не было. И не смущает критиков царя тот факт, что «тирания» в те времена была повсеместной, во всей Европе и в ещё более жестоких формах, чем в России…
Правда, в последнее время появились и такие книги, в которых Иван Грозный признаётся выдающимся государственным деятелем, глубоким и оригинальным мыслителем. Но об этом – в двух абзацах. А далее, по «традиции» — перечисление всех его измышленных «пороков», — восходящей ещё к изменнику Андрею Курбскому.
Не надо обладать уж особой проницательностью, чтобы заметить, что обращение к истории в наше время, зачастую не имеет значения научного, то есть, выяснения исторической истины, но носит явно выраженный идеологический и даже политический характер. Это подтверждается тем, что, по сути, на каждую страницу истории и, особенно, на её сложные и трудные периоды существует две, прямо противоположные, взаимоисключающие друг друга «точки зрения», два «мнения», не особо подтверждаемые историческими фактами и в большей мере носящие пропагандистский характер. Это давало вполне оправданный повод говорить даже об экстремизме в отношении к русской истории. Личность же Ивана Грозного в этой общей недоброй исторической «традиции» занимает место особое.
Есть примечательная и неизменная особенность, выходящих в последнее время исследований и книг об Иване Грозном: если одни исследователи пытаются постичь и объяснить весь драматизм эпохи и личность царя – чем они были предопределены, то иные, идеологически озабоченные авторы, – просто его развенчать, отрицая всякое его значение в истории, признавая за ним только «кровожадность», «жестокость» и «тиранию». Абсолютно очевидно, что последний подход непродуктивен и к выяснению исторической истины отношения не имеет. Выяснение исторической истины при идеологической преднамеренности просто невозможно.
Но такое положение в нашей исторической науке утвердилось, к сожалению, давно. И если Николай Костомаров всё дело выстраивания самодержавной власти Иваном Грозным, весь драматизм борьбы с реальными мятежами и попытками государственных переворотов, реальными покушениями на царя и его семью, сводит всего лишь к «самодурству», то ни о каком объяснении личности царя и его эпохи после этого не может быть и речи, ибо это – обыкновенная интеллектуальная капитуляция пред сложностью рассматриваемой эпохи: «Но для этого не нужно было царю Ивану большого ума; достаточно было самодурства – цель достигалась лучше, чем могла быть достигнута умом». («Исторические монографии и исследования», книга первая, М., «Книга», 1990). Как видим, предвзятость для историка оказалась дороже исторической истины.
В самом деле, разве не является такой интеллектуальной капитуляцией обычная «либеральная» идея, известная и в наше время, когда для того, чтобы не приписать «тирану» дел значительных, утверждают, что всё свершалось помимо него, а то и вопреки ему: «Вообще не следует ставить в заслугу человеку дела, в котором он участвует, если хорошие последствия возникли мимо его воли, по обстоятельствам, которые он и не предвидел и не старался сознательно им содействовать» (Н. Костомаров). Дело не только в том, что такое умозаключение ничем поверить и измерить невозможно, но и в том, что так просто не бывает по самой природе человеческого общества. Без определённой, исторически сложившейся государственной и общественной структуры народ сам по себе исторических событий не творит, а лишь, говоря словами В. Розанова, «бьёт посуду». Уже хотя бы потому, что исторически сложившийся характер государственности любого народа, есть безусловный показатель уровня его развития и культуры. А значит, она не может быть «препятствием» на пути к цивилизации, но непременным условием для этого. Но почему в этой общей закономерности для всех народов, только России делается странное «исключение», когда государственное и личное ставится в альтернативное положение без всяких на то оснований? А потому такое взывание к народу является, безусловно, пустой декларацией. Не будем утверждать, что происходит оно от лукавства и умысла, как и в случае с Н. Костомаровым. Но из – вульгарного «народничества», лести пред народом, видимо, от недостаточного знания народа, а, может быть, и из страха перед ним. И потом, во внешней и внутренней политике любого государства во всякий исторический период есть много такого, что не имеет значения сиюминутного, смысл которого открывается лишь со временем и что неочевидно обывателям, которые склонны судить о нём с лёгкостью необыкновенной. Но оказывается, нередко это неочевидно, к сожалению, и историкам…
Конечно же, жила в русском народе удивительная и загадочная пассионарность, благодаря которой и сложилось столь обширное государство при относительной его немногочисленности. Об этом писал, к примеру, замечательный казачий публицист генерал И.Д. Попко: «Куда бы ни бежали русские люди, даже самодурью, без видимой государственной цели, за ними по пятам шло и русское царство». («Черноморские казаки в их гражданском и военном быту», СПб, 1858). Но было бы опрометчивым приписывать всё это только природной активности народа. Без продуманной государственной политики и эта таинственная «самодурь» обернулась бы хаосом и междоусобицами и ничем более.
Впрочем, многие, если не все духовно-мировоззренческие представления, объясняющие эпоху Ивана Грозного и его личность, были выработаны, сформулированы и приняты в качестве догм в просвещённом ХIХ веке и, по сути, дошли в своей неизменности до нашего времени. Это очень важное обстоятельство, обойти которое невозможно. Между тем, как основные мыслительные положения должны быть уяснены точно, в своём истинном значении. И не только самой по себе справедливости ради, но потому, что от этого зависят пути и нашей нынешней жизни. «На поприще ума нельзя нам отступать», — писал А.С. Пушкин.
Итак, подчеркнём ещё раз это обстоятельство в виду его важности: то толкование эпохи Грозного и его личности, которое господствует ныне, сформировалось в ХIХ веке и мало чего общего имеет с их действительным характером, так как оно определилось главным образом под влиянием «просветительских» идей. Дело тут было уже не столько в царе и его эпохе, сколько в нарождающихся антигосударственных идеях «освободительного движения», почитавшихся тогда, как, безусловно, передовые и прогрессивные…
Но прежде – необходимо условиться о некоторых положениях, без которых невозможно и немыслимо ни объяснение личности Ивана Грозного и его эпохи, ни тем более, вести полемику с идеологически озабоченными авторами.
Судить о царе и его времени не по нравам и понятиям ХVI века, а в согласии с гуманистической догматикой ХIХ-ХХI веков, значит вольно или невольно искажать историю. Ведь представления той эпохи не вполне соответствуют нашим нынешним понятиям. Но только и исключительно на этом строить обличения Ивана Грозного, значит подтасовывать факты. Справедливо писал А. Нечволодов: «Мы в настоящее время не имеем права судить Иоанна строже, чем судили его современники и поданные. Надо всегда помнить, что он жил в ХVI веке, когда взгляды на убийства и на казни были иные, чем в наше время: надо не забывать также, что казни эти совершались им только во имя блага своей Земли – для искоренения крамолы, и если при этом гибли иногда невинные, то справедливо карались и виновные: а что крамола и измена была велика, припомним только Курбского, не постыдившегося стать во главе Польских отрядов, чтобы вторгнуться в нашу Землю, князя Мстиславского, сознавшегося, что это он навёл Крымского хана на Москву, и князя Ф. Бельского, водившего шведов к Орешку». (А. Нечволодов. «Сказания о русской земле». Уральское отделение Всесоюзного культурного центра «Православная книга», 1992). Как совершенно очевидно, «многие рассказы о жестокостях Грозного явно преувеличены» (А. Нечволодов). И «преувеличены» вовсе не случайно, а с вполне определёнными целями.
Кроме того, это был период всё-таки довольно жестокого средневековья. Иван Грозный не представлял какого-то исключения среди своих современников. И выделять его, как якобы более «кровожадного», чем современные ему правители европейских государств, нет никаких оснований. А если это всё-таки делается, то, безусловно, из умысла и имеет, скажем, так, нехорошую русофобскую подоплёку. Тем более что нравы на Руси в то время, были более мягкими, чем в странах Европы. Об этом убедительно свидетельствует тот факт, что количество казнённых там, превышало в сотни раз, чем в России…
Сошлюсь опять-таки на А. Нечволодова: «Знакомясь с порой казней при Иоанне Грозном, не надо забывать, что нравы ХVI века во всей Европе во многом отличались от тех, среди которых мы живём в настоящее время. Карл Смелый, герцог Бургундский, живший несколько раньше Грозного, и Людовик ХI Французский… совершили не менее кровавые, чем Новгородский, разгромы городов Льежа и Арраса за измену их жителей; также беспощадно жесток в борьбе с своим дворянством был известный король Датский и Шведский Христиан Второй, умерший за несколько лет до рождения царя Иоанна Васильевича. Современниками же Грозного были, между прочим: Карл Девятый, король Французский, устроивший в Париже по совету своей матери, Екатерины Медичи, знаменитую Варфоломеевскую ночь в 1572 году, когда католики неожиданно напали на спящих в своих домах лютеран, носивших прозвание гугенотов, и беспощадно всех перебили; сын и преемник Густава Вазы, Шведский король Эрик ХIV, проявивший по примеру Христиана Второго в своей борьбе со Шведской знатью нисколько не меньше жестокости, чем Иоанн; уже знакомый нам Генрих VIII король Английский, не останавливавшийся перед казнью своих собственных жён, которых у него было несколько; наконец, дочь этого Генриха, знаменитая приятельница Грозного, Английская королева Елизавета, унаследовавшая от отца его жестокость: «чиновники королевы Елизаветы», говорит известный историк Шлоссер, «действовали в 1570-1572 годах так, что запутали в дело (о мятеже) всех богачей и помещиков севера и запада Англии, чтобы обогатить государственную казну; число казнённых католиков простиралось до 800, и в целом округе, на шестьдесят английских миль длины и на сорок ширины, не имелось местности, где не было бы кого-нибудь повешено»; та же Елизавета не задумывалась подписать смертный приговор своей красивой сопернице, попавшейся в ея руки, королеве Шотландской – Марии Стюарт, причем сделала это, по словам Шлоссера, «с отвратительным лицемерием».
Вадим Кожинов, размышляя о «господствующем критицизме в отношении русской истории» и отмечая его «экстремистский характер», обращался именно к личности Ивана Грозного и его эпохе, как видно, там усматривая наиболее полный пример такого исторического экстремизма: «Обращусь для этого к фигуре Ивана Грозного. Безусловное большинство историков и, далее, публицистов, писателей и т.п. рассматривают его как заведомо «беспрецедентного» и, в сущности даже попросту патологического тирана, деспота, палача.
Нелепо было бы оспаривать, что Иван IV был деспотическим и жестоким правителем: современный историк Р.Г. Скрынников, посвятивший несколько десятилетий изучению его эпохи, доказывает, что при Иване IV Грозном в России осуществлялся «массовый террор», в ходе которого было уничтожено около 3-4 тыс. человек».
…Но нельзя всё же забывать, или вернее, не учитывать, что западноевропейские современники Ивана Грозного – испанские короли Карл V и Филипп II, король Англии Генрих VIII и французский король Карл IХ самым жестоким образом казнили сотни тысяч людей. Так, например, именно за время правления Ивана Грозного – с 1547 по 1584 г.г. – в одних только Нидерландах, находившихся под властью Карла V и Филиппа II, «число жертв …доходило до 100 тыс.».
…Французский король Карл IХ 23 августа 1572 года принял активное «личное» участие в так называемой Варфоломеевской ночи, во время которой было зверски убито «более 3 тыс. гугенотов» — только за то, что они принадлежали к протестантству, а не к католицизму», таким образом, за одну ночь было уничтожено примерно столько же людей, сколько за всё время террора Ивана Грозного!
В Англии Генриха VIII только за «бродяжничество» (дело шло в основном о согнанных с превращаемых в овечьи пастбища земель крестьянах) вдоль больших дорог «было повешено 72 тысячи бродяг и нищих».
…В основных странах Западной Европы (Испании, Франции, Нидерландах, Англии) в те же времена и с такой же жестокостью, а также сплошь и рядом «безвинно» казнили никак не меньше 300-400 тысяч человек!» («История Руси и русского слова. Современный взгляд», «Чарли. Московский учебник – 2000», 1997).
Наконец, образ беспредельно жестокого правителя Дракулы, ставшего именем нарицательным, возник, как известно, не на Руси…
Говорим об этом вовсе не в оправдание жестокостей средневековья, но истины ради. Кроме того, это, безусловно, свидетельствует о том, что у нас иная оценка, иной «счёт» средневековых казней, что само по себе уже свидетельствует о более мягких нравах в России и о нашем неком нравственном максимализме в оценке, как своей истории, так и современности. И потом, это – общая историческая закономерность, которую можно выразить словами Екатерины Великой в её «Записках касающихся русской истории»: «Если сравнить какую-нибудь эпоху русской истории с одновременными ей событиями в Европе, то беспристрастный читатель усмотрит, что род человеческий везде одинаковые имеет страсти, желания, намерения и к достижению употреблял нередко одинаковые способы».
На этом фоне говорить о «кровавых деяниях» Ивана Грозного, тем более об их «ужасающих масштабах», выставлять его более «кровожадным» чем современные ему правители Европы нет никаких оснований. Это – аксиома, отступать от которой честные историки не могут, да и не имеют права по самому своему профессиональному призванию.
К сожалению, изначально и до сих пор мы видим нечто прямо противоположное – постоянное и целенаправленное выставление Ивана Грозного «кровожадным» извергом и «тираном». Следовательно, дело тут вовсе не в «кровожадности» и не в «тирании» Ивана IV, и уж тем более не в заботе о русских людях, угнетённых этой «тиранией» (знаем мы цену этой «заботе» по временам последующим). Дело в том духовно-мировоззренческом облике первого русского царя и проводимой им политике, которые мешали воссоединению церквей под главенством папы, уничтожению православия на Руси, мешали той и церковной, и мировоззренческой, и военной экспансии с запада, которым Россия подвергалась постоянно, уже довольно активно со времён деда Ивана Грозного, великого князя Ивана III.
Видя то, как произвольно искажаются исторические факты и факты биографии Ивана Грозного, мы принципиально не пишем исследования исторического. Это – дело историков. Довольно таких исследований было и есть, почему-то не вызывающих доверия. Причём, подчас и в тех случаях, когда они выражают апологию царя, а не только бесцеремонно его «разоблачают». Видимо, так происходит потому, что такой, чисто «исторический» подход легко подвержен произвольному толкованию событий. Ведь вне духовно-мировоззренческих, вне церковно-православных представлений, постижение личности царя и его эпохи невозможно, но так велик соблазн нынешние понятия перенести на ту эпоху. Что, собственно, зачастую и происходит. Между тем, «объяснение событий лежит в духовной сфере» (И.Я. Фроянов). Исследователь же, обходящий это основное содержание жизни, вольно или невольно становится на путь искажения истории. Пред этим такими жалкими являются «глубокие убеждения», которыми он руководствуется.
А потому, наше повествование – скорее литературно-критическая повесть, во всяком случае, попытка её. И потому, что мы даём литературно-критическую оценку многим книгам, посвящённым Грозному, и потому, что первый русский царь Иван IV был выдающимся писателем своего времени. Его послания являются высшим достижением русской литературы средневековья. Ничего в той эпохе сравниться с ними не может. А потому не беря их в расчёт, то есть не беря во внимание то, в чём личность царя получила полное воплощение, невозможно постичь её объективно. Справедливо писал академик Д.С. Лихачёв о том, что в Грозном «мы открываем необыкновенно интересную творческую личность – личность в своём роде единственную и ни на кого не похожую… В его писательской деятельности сказалась его исключительная талантливость. …Ничего отдалённо похожего мы не находим во всей древней русской литературе».
Потому-то, видимо, Иван Грозный, как непревзойдённый писатель и мыслитель, зачастую и не рассматривается исследователями, особенно нынешними, так как с этой точки зрения рассыпаются, как карточные домики, все «разоблачения» его, ибо, правда прежде всего, сохраняется в слове.
Кроме того, писания его не были самоцельными. Они явились прямым продолжением и выражением его политики. Да и писались они по тому или иному конкретному государственному или политическому поводу. А потому и невозможно одновременно признать за Иваном Грозным непревзойдённого писателя и в то же время вынести ему негативную оценку в истории. Это – главное положение, не считаться с которым нельзя. Хотя в последнее время такие попытки и делаются – признать за царём необыкновенную одарённость и в то же время, напрочь отказать ему в какой бы то ни было роли в истории. Как понятно, это немыслимо и невозможно и представляет собой не более, как лукавую идеологему.
Никаких новых фактов, после публикации самих посланий Ивана Грозного, по всей видимости, ждать уже неоткуда. Нам бы впору разобраться с фактами известными, находящимися в научно-историческом и публицистическом обиходе, с которыми всё ещё обращаются произвольно и которым уже давно пора дать объективную оценку, свободную от мировоззренческих и идеологических предвзятостей. Литературно-критический подход, нами предпочитаемый, как раз и предполагает оценку личности Ивана Грозного с точки зрения духовно-мировоззренческой и церковной.
Впрочем, как историки, так и иные авторы, писавшие об Иване Грозном, помнили крепко, знали и чувствовали, что духовно-мировоззренческий подход — это, может быть, единственный путь постижения личности царя. Я.С. Лурье в статье «Вопросы внешней и внутренней политики в «Посланиях Ивана IV», в первом издании посланий Ивана Грозного (М.-Л., издательство Академии Наук СССР, 1951) писал: «Но дело было не только в том, что Иван Грозный лучше понимал интересы государства, чем его противники. Внешнеполитические взгляды его врагов вытекали, очевидно, из их общего мировоззрения, были как-то связаны с их социальной природой». «Мировоззрение» и «социальная природа» безусловно, более значимы, в такого рода исследованиях, так как исторический факт, сам по себе взятый, является уже лишь их неизбежным следствием…
Но такие признания учёных являлись в нашей исторической науке чрезвычайной редкостью. Они тут же вытеснялись позитивистскими воззрениями. Ведь манипулировать историческими фактами гораздо проще, чем вскрывать их духовную природу и мотивацию.
О мировоззрении же, хотя и довольно странно, пишет теперь и А. Дворкин: «В характере царя, безусловно, присутствовали патологические черты, но они никогда не влияли на его политическую деятельность. Политика Иоанна всегда находилась в полном согласии с его мировоззрением». С тем, что мировоззрение является основным в определении личности человека, нельзя не согласиться. Но вот как указанные «черты», коль они «присутствуют» в человеке, могут не влиять на его деятельность, это ни понять, ни представить невозможно. Но коль эти «черты» никакого влияния на характер деятельности не оказывают, то в таком случае, зачем, что называется, огород городить и впадать в обличительность царя? Значит, дело всё-таки в мировоззрении. А потому и будем, по возможности, придерживаться его.
Но есть ещё одно, как видно по всему, главное обстоятельство, которое никак нельзя обойти в разговоре об Иване Грозном. Это вопрос о «своеобразной судьбе» его литературного наследия, как отмечала В. Адрианова-Перетц, со времени его кончины, вплоть до середины миновавшего двадцатого века. И здесь мы сталкиваемся с поразительным, беспрецедентным фактом, которому трудно найти определение.
В это действительно трудно поверить, и всё-таки это так. Послания царя, собственно его тексты, его аргументы были просто неизвестны, ибо они просто не издавались. И это в то время, когда вокруг личности его велась столь жёсткая духовно-мировоззренческая и идеологическая борьба. Всё, что образованные люди знали о царе, они знали из посланий изменника и противника Ивана Грозного беглого князя Андрея Курбского, которые издавались регулярно, как за рубежом, так потом и в России. Это, так называемые «сборники Курбского», изготовленные в Польско-Литовской земле.
Столь странное и беспрецедентное по своему значению обстоятельство назвать некой, что ли случайностью, ни в коей мере нельзя. Оно может быть результатом только продуманной и последовательно проводимой преднамеренности, имеющей явно выраженный идеологический характер.
Честные учёные недоумевали в связи со столь странным положением, со столь «своеобразной судьбой» литературного наследия царя, задаваясь вопросом о его причинах. В «Археологическом обзоре посланий Ивана Грозного» Д.С. Лихачёв и Я.С. Лурье отмечали: «Исследователям древнерусской литературы придётся ещё когда-нибудь задаться вопросом: почему в Московской Руси ХVII в. собрания сочинений «изменника государева» князя А.М. Курбского тщательно и многократно переписывались, а творения «первого царя всея Руси» свойственника царей ХVII в. – Романовых подвергались явному пренебрежению».
И это при всём том, что послания Ивана Грозного по своей живости и по своему стилю, наконец, по интеллектуальному и богословскому уровню, являются несоизмеримо талантливее посланий А. Курбского, что «Грозный был несомненно талантливее Курбского и соответственно более смел и оригинален в своих произведениях». (Д.С. Лихачёв).
Но никакие исследователи древнерусской литературы до сих пор так и не ответили на этот сакраментальный вопрос: почему же регулярно издавались послания князя-изменника А. Курбского и утаивались послания царя Ивана Грозного? Более того: почему личность Ивана Грозного представлялась не иначе, как через послания Курбского? И только в 1951 году в издательстве академии наук СССР, в Москве и Ленинграде, впервые за всю историю вышли «Послания Ивана Грозного». (Подготовка текста Д.С. Лихачева и Я.С. Лурье, перевод и комментарии Я.С. Лурье, под редакцией члена-корреспондента АН СССР В.П. Адриановой-Перетц). То есть, со времён кончины Ивана Грозного его послания не издавались, не были известны людям триста шестьдесят семь лет (!) Послания же Курбского, его «сборники» начали выходить, как известно, ещё при его жизни, что само по себе свидетельствует о том, что цель «переписки», возбуждённой по инициативе Курбского, была вовсе не только оправданием его измены и не самооправданием, но являлась идеологической акцией, направленной против первого русского царя, и, прежде всего – против России.
Такой последовательной и целенаправленной цензуры не знала мировая литературная и политическая практика. Пред этим фактом меркнут все публицистические декларации, как несостоятельные, о «кровожадности» и «тирании» Ивана Грозного, ибо, прежде чем обвинять царя, надо бы его выслушать. Но коль это не сделано, да ещё в такой беспрецедентной форме, всякие обличения его не могут считаться научными и не представляются сколько-нибудь убедительными.
Произошло, казалось бы, невероятное и невозможное – во весь долгий период династии Романовых послания Ивана Грозного так и не были изданы. Но зато издавались «сборники Курбского» с посланиями князя-изменника. Вплоть до 1914 года, когда уже зашатался трон… И только в советский послевоенный период истории послания Ивана Грозного, наконец-то, впервые были изданы. При этом учёные проделали огромную текстологическую работу.
Объяснить это лишь некими политическими соображениями, скажем, тем, что И.В. Сталин высоко ценил личность Ивана Грозного, невозможно. Такие научные подвиги, каким явилось издание «Посланий Ивана Грозного» ни по указанию власть имущих, ни из политических соображений, ни из хитрости не совершаются. Из хитрости и по политическим соображениям изготовляются лишь публицистические памфлеты, какие начал изготовлять против Грозного царя Курбский и какие изготовляются его последователями и идеологическими соратниками до сих пор.
Сложилось довольно странное положение, ведущееся изначально, которое не может не вызывать теперь вполне естественного вопроса: почему нынешние авторы книг и кинофильмов столь настойчиво отстаивают Курбского, пытаясь представить его в положительном свете, хотя этому противоречат как исторические факты, так и духовно-мировоззренческие положения? И коль это действительно так, нам никуда не уйти от этого очевидного вывода: конечно же, потому, что Курбский был первым «диссидентом», со всем набором догматики и фетишей этого специфического умонастроения. Конечно же, потому, что он заложил идеологию «диссидентства» для последующих времён. Он явился для него «оправданием» и зримым примером «преемственности»: «Перед нами, так сказать продавший душу мамоне первый феодальный демократ на Руси – исторический предтеча нынешних российских демократов» (И.Я. Фроянов).
Уже только поэтому, ни в коем разе не идеализируя Ивана Грозного, ко всякого рода «разоблачениям» его следует относиться настороженно, тем более если они совершаются с позиций Курбского. Ведь такая позиция сама по себе не историческую правду выявляет, а всего лишь эту самую идеологическую «преемственность», мировоззренческое родство, существующую в исторической науке и в околоисторической публицистике круговую поруку. Разумеется, вне зависимости от того, что авторы таких работ декларируют.
Но первые издатели посланий Ивана Грозного, не прямо, но исподволь, всё-таки ответили на вопрос, почему издавались послания Курбского, но не издавались послания Грозного. Дело в том, что в более поздние «сборники Курбского» включалось и первое послание Ивана Грозного. Но в таком идеологически «отредактированном», а точнее искажённом виде, которое мало что имело общего с подлинным посланием царя. В связи с этим учёные вынуждены были признать: «Таким образом, ни один из изданных до сих пор списков не отражает первоначального текста первого послания: это — либо списки враждебной традиции, либо краткая редакция послания. Перед издателями посланий Грозного вставала, поэтому, задача привлечения новых списков, содержащих полный текст послания, не искажённый враждебной традицией» (Выделено мной – П.Т.).
Как видим, всё дело, оказывается, во «враждебной царю литературной традиции». Но литературной ли только традиции? Разумеется, нет. Деликатность серьёзных учёных-историков понять можно. Но и за деликатностью их выражений ясно, что речь идёт о духовно-мировоззренческой, идеологической, политической, враждебной царю, России, и русскому народу «традиции». А точнее – обыкновенной мировоззренческой и духовной экспансии. Так с помощью «сборников Курбского» в России делалась идеология и политика, далёкая от действительных интересов народа и государства.
Но не только умалчиванием и сокрытием от народа посланий Ивана Грозного, как уже отмечено, отличалась эта столь длительная цензура, но и вмешательством в текст первого послания царя, искажениями и изъятиями целых кусков текста, причём не по каким-то второстепенным вопросам, но по самым главным духовно-мировоззренческим положениям. Характер этих искажений и изъятий в первом послании царя столь идеологически однозначен, столь важен для понимания того, как именно искажалась не только личность Ивана Грозного, но и русская история вообще, что мы не можем не остановиться на них.
Как известно, первое послание Ивана Грозного Курбскому, самое большое и значительное произведение царя, включалось в «сборники Курбского», выходящие в Польско-Литовской земле. Точнее – стало включаться в конце ХVII века, уже после смерти Курбского, его идеологическими последователями. Это, вроде бы, давало формальный повод идеологически ангажированным авторам говорить о том, что издавались не только послания Курбского, но наряду с ними и — первое послание Ивана Грозного.
Но издавалось оно, повторимся, в искажённом, в «отредактированном» виде, из которого были выброшены самые важные духовно-мировоззренческие положения. Первые издатели посланий Ивана Грозного отмечали: «Не забудем, что собрания сочинений Курбского составлялись за рубежом и что составители его, желавшие продемонстрировать своим читателям «ядовитые словеса» «великого князя Московского», едва ли испытывали какой-нибудь пиетет по отношению к царскому сочинению и не особенно беспокоились о точности его передачи». Ни о каком «пиетете» и «точности» не могло быть и речи, коль внесённые изменения в текст царя были явно идеологическими, направленными не только против него, но и против тех духовных основ, на которых стояло и только могло стоять Русское царство, и носили все признаки преднамеренности и умысла…
В таком же «отредактированном» виде это послание переиздавалось и в России, именно во «враждебной литературной традиции». Это послание Грозного в России было известно только в составе сочинений Курбского и в искажённом виде. Н. Устрялов, переиздававший эти «сборники Курбского», придал им некое сказочно-эпическое значение, без всяких на то оснований, назвав их «сказанием». «Сказания князя Курбского» вышли тремя изданиями – в 1833, 1842 и в 1868 годах. Позже, в 1914 году выходили «Сочинения князя Курбского», изданные Г.З. Кунцевичем, в которые вошло и первое послание Ивана Грозного в «правленом» виде, то есть, во враждебной «традиции»…
Факт, безусловно, поразительный по своему значению: многоопытные учёные зачем-то последовательно и целенаправленно насаждают своим соотечественникам воззрения, им враждебные, подтачивающие основы государственности и всей российской жизни… Неужели всего лишь «исторического» интереса ради? Как-то не верится в то, что они не осознавали истинного смысла издаваемых им посланий…
Учёные, переиздававшие в России «сборники Курбского», с искажённым первым посланием Ивана Грозного, оправдывались тем, что, мол, до этого была такая «традиция» — в состав посланий Курбского включать всего лишь первое послание Ивана Грозного. Между тем, учёные, впервые издававшие послания Ивана Грозного, уже понимали, что «сборники Курбского» — это «своеобразная антология, имеющая вполне определённое политическое лицо». И они были совершенно правы. Иными словами – издание «сборников Курбского» во «враждебной традиции» являлось идеологической и политической акцией, направленной против России, прежде всего, а не только против «тирании» Ивана Грозного. Кстати сказать, это давняя и неизменная во времени идеологема, когда борьба с Россией, её государственностью, верой, культурой выдаются в форме борьбы с «тиранией». Дошла она во всей своей неизменности и до нашего времени, когда под видом борьбы с «коммунизмом» совершено очередное революционное разорение России.
Таким образом, до 1951 года, когда, наконец-то, впервые вышли послания Ивана Грозного, мы абсолютно не знали его… Не знали в том числе и те, кто обвинял его в «кровожадности» и «тирании». В таком случае, на чём основывались эти обвинения и что они значат?.. Вопрос риторический.
Первые издатели посланий Ивана Грозного этот, беспрецедентный факт цензуры, длившейся века, деликатно определили так, что «беглому князю несравненно более повезло в литературной традиции, чем Грозному». На самом же деле, ни о каком «везении» в такой ситуации говорить невозможно. Речь могла идти об умышленном и преднамеренном искажении первого послания Ивана Грозного и о популяризации только и исключительно посланий изменника Курбского.
Но теперь мы не можем не задаться вопросом: что же такого «крамольного», нежелательного для недоброжелателей России, разоблачающего их, содержало первое послание Ивана Грозного, что они пошли на утаивание и искажение его и на публикацию во «враждебной традиции»? Теперь ведь мы имеем возможность сравнить «отредактированный» текст первого послания Ивана Грозного, публиковавшийся в «сборниках Курбского» с его подлинным посланием, разысканным первыми публикаторами посланий Ивана Грозного.
Дело в том, что первым публикаторам удалось найти два новых списка послания царя. Это рукопись Рукописного отдела Государственной публичной библиотеки им. М.Е. Щедрина, получившая название Погодинского списка, который «сильно отличается от всех остальных», то есть публикуемых в «сборниках Курбского». И второй список – в архиве Ленинградского отделения Института истории АН СССР в собрании Археологической комиссии, получивший название списка Археологической комиссии. Эти списки и были впервые изданы в «Посланиях Ивана Грозного» в 1951 году, то есть спустя более трёх с половиной веков после кончины царя. И только тогда учёные с удивлением обнаружили, что послание Ивана Грозного было обращено не столько к Курбскому и не только к «Курбскому с товарищи», но во всё Российское царство и носило название: «Царево государево послание во все его Российское царство на крестопреступников его, на князя Андрея Курбского с товарищи об их измене». Только тогда учёные узнали, что Иван Грозный обвинял Курбского с товарищи не только в измене ему, Государю, Российскому царству, но главное – в отступлении от христианской православной веры. «Уже заголовок послания, — отмечали первые публикаторы его, — «Царево государево послание во все его Российское царство на крестопреступников…», — сразу показывает нам, что мы имеем дело не с текстом, связанным с традицией собрания сочинений Курбского».
Итак, что же выбросили и что и как исказили в послании Грозного составители «сборников Курбского», помещавшие в них текст первого послания царя? Что им оказалось опасным, неприемлемым и, по сути, подрывающим их мировоззренческую и идеологическую позицию? Характер же этих выбросов и «правок» в послании Ивана Грозного чрезвычайно показателен, говорит сам за себя и всецело обнажает мировоззрение и идеологию людей, их совершавших. Сначала назовём эти основные положения, имеющие принципиальнейшее значение для самого бытия Российского государства, положения духовно-церковные, собственно государственные, касающиеся характера власти, внешнеполитические, мировоззренческие, а потом, в ходе повествования, остановимся на них подробнее.
Шествие царя Иоанна Васильевича Грозного с супругою Анастасиею пешком на богомолье. Художник В.Муйжель. 1905г.
Первое «исправление» касалось внешней политики, разногласий царя с «избранной радой», с его советниками о Ливонской войне. Основным вопросом внешней политики той поры, после покорения Казани, был выбор: куда направить внешнеполитические и военные усилия – на юг против крымского хана или же на Запад. Причём, выбор этот имел не только стратегическое и военное значение, но главным образом духовно-церковное. Первые публикаторы послания Ивана Грозного, располагая его подлинником, нашли это место текста в известных публикациях по «сборникам Курбского», странным: «Ещё более странные вещи обнаруживаются в том месте послания, где царь рассказывает о своих разногласиях с «избранной радой» по вопросам внешней политики (о начале Ливонской войны)».
Второе искажение и пропуск текста в послании Ивана Грозного касался его рассказа об истории Византии, о том как «нача оскудевати греческая вера и власть», о судьбе «византийского наследства» для России. Этот рассказ о трагедии падения Византии царь приводит в назидание и в качестве предостережения для России. Это был чрезвычайно важный аспект духовной и церковной жизни страны, так как касался преемственности русского православия от Византии и в то же время – самостоятельности русской Церкви, далеко не сводящейся к догматической идее «Москвы как третьего Рима», кстати, никогда не бывшей в России официальной идеологией. А потому, царь и говорил не об идее «третьего Рима», а совсем о другом, о том, что он верит «не грекам, а Христу». Но об этом – ниже.
Третье искажение и изъятие текста в послании Ивана Грозного посвящено соотношению власти светской и церковной, то есть главному устою русской государственности. И как установили первые публикаторы послания, связано оно уже с фальсификацией воззрений царя, то есть приписыванием ему «нестяжательской» идеологии, которую он никогда не исповедовал. Совершено это следующим образом, о чём свидетельствуют первые публикаторы послания: «Ещё интереснее другой отрывок из первого послания Курбскому, сохранившийся только в Погодинском списке и впервые печатаемый в настоящем издании. Он примыкает к тексту послания, говорящему о разнице между отшельничеством, монашеством, духовной и светской властью. Во всех других списках, кроме Погодинского, после фразы «разумей разнство постничеству и общежительству, очима видел еси и отселе можешь разумети» следует библейская цитата против «владения многих». У исследователей создавалось впечатление, что Грозный специально хочет подчеркнуть разницу между отшельничеством («постничеством») и монашеским общежитием. …В Погодинском же списке мы читаем: Вразумей разнство постничеству и общежительству и святительству и царьству»; после этого следует очень яркое противопоставление царской власти – духовной (царь не может, по Евангельскому завету, если его ударят в «ланиту», подставлять другую), а затем начинается совершенно новый сюжет: царь полемизирует с желанием Курбского и его единомышленников «на градех и властех совладети», восстановить систему наместничества времён «боярского правления», то есть восстановить боярское беззаконие. Именно к этому острому вопросу и относится библейская цитата «владения многих».
Попутно не можем не отметить того, как долго сохраняются в обществе те или иные духовно-мировоззренческие понятия и представления. Ведь размышление Грозного о «ланитах» столь многое время спустя, всплывёт в «упрощённой» религии» Л. Толстого непротивления злу насилием. И, как видим, царь разрешал эту проблему совсем иначе, чем великий писатель просвещённых времён. Об этом справедливо писал богослов и публицист В.П. Свенцицкий (1881 – 1931): «Насилием придётся признать всякое активное проявление любви… Отрицание насилия в общей форме не может быть провозглашено как безусловное требование христианства» («Наш современник», № 11, 2010).
Таким образом, в публикуемом ранее первом послании Грозного опущены не просто целые куски текста, но он идеологически «отредактирован» в пользу воззрений Курбского и абсолютно искажающий убеждения и представления Ивана Грозного. Царь говорит о соотношении власти светской и духовной, об их симфонии, о необходимости самодержавия, не допускающего удельной раздробленности – «владения многих». Редакторы же этого послания, известного до 1951 года, «владения многих» отнесли не к боярам и не к удельным наместникам, а к монастырям. В результате такой «редактуры» мысль Грозного оказалась искажённой и подогнанной к идеологии «нестяжателей»: «Владения многих» относится теперь уже к монастырям и направлено на секуляризацию церковного землевладения, чего в тексте царя нет…
По сути, это неслыханная фальсификация первого послания Грозного, когда в результате «редактуры» царю приписывается ненавистная ему идеология «нестяжательства», связанная с еретичеством, которую исповедовал Курбский, но никак не царь.
Как видим, Грозный не только не издавался в отличие от Курбского, но первое его послание, которое публиковалось в составе «сборников Курбского», оказалось искажённым, фальсифицированным с точки зрения духовно-мировоззренческой, церковной и идеологической. И только триста шестьдесят семь лет спустя, в 1951 году, как уже сказано, послания Ивана Грозного, наконец-то, были опубликованы. Это поразительный, беспрецедентный факт огромного значения, пред которым меркнет всякий обличительный лепет о «кровожадности» и «тирании» первого русского царя.
И ладно бы издавались эти «сборники Курбского», переполненные недоброжелательностью к царю и к России, за рубежом. Но почему в том же виде во «враждебной редакции» они регулярно переиздаются в России? И почему столь длительное время не предпринималось издания подлинных посланий Ивана Грозного, представляющих и историческую, и литературную ценность? Это свидетельствует об одном: идеологическая акция против первого русского царя, начатая ещё при жизни Курбского, продолжается. Причём, продолжается в прежнем виде и прежними средствами…
В течение более чем трёх с половиной веков скрывались ведь не просто тексты Ивана Грозного, но – его облик, его образ мыслей, его личность… Но при таком странном положении, историческими фактами «можно» манипулировать как угодно, что мы, собственно и наблюдаем.
И если для идеологизированных людей, поносящих Ивана Грозного, главным признаком несвободы и тирании в обществе является цензура, то по какой логике они не замечают цензуру по отношению к наследию царя, цензуру, видимо, единственную в мировой практике, имеющую столь длительное продолжение во времени? А логика тут очевидна, за которой просматриваются двойные стандарты: обходится сущностная сторона дела и остаётся лишь формальная. То есть, для своих «единомышленников» — «нестяжателей», ересиархов, диссидентов, оппозиционеров, «лучших» людей – цензура и гонимость признаются безусловным признаком праведности, вне зависимости от того правы они или нет, по существу. За всеми остальными такой проблемы просто не признаётся. Вот и всё.
Вопрос о цензуре по отношению к наследию Ивана Грозного стоит остро потому, что все его послания, подчеркнём ещё раз, были подчинены его государственной деятельности, явились прямым продолжением её. Вне этой их особенности, сами по себе они не могут быть объективно оценёнными. Без них не может быть никакой речи об объективной оценке личности Ивана Грозного. Но как видим, более трёх с половиной веков обходились без них. Обходятся и теперь, «не замечая» того, что прошло вот уже шестьдесят лет с тех пор, как они были, наконец-то, опубликованы.
Совершенно справедливо пишет И.Я. Фроянов, что «к сожалению, Иван Грозный до сих пор остаётся непонятый потомками». К этому следует добавить разве только то, что непонятым он остаётся вовсе не по нерадивости потомков, не по причине их нежелания разобраться в своей истории, не из лени и нелюбопытства, а по причине острой идеологической борьбы, ведущейся, как видели, самыми варварскими способами, в которой используется история, точнее – искажение её и прямые сокрытия от потомков исторических текстов.
Следовательно, мы имеем теперь полное право сказать о том, что исследования об Иване Грозном и, особенно, обвинения его до публикации его посланий в 1951 году, с точки зрения научно-исторической являются несостоятельными, предвзятыми, не могут быть признаны объективными, так как из научного обихода были изъяты сами послания царя. Надеюсь, что читатели согласятся с нами в том, что из такой беспрецедентной цензуры, длящейся века, следует именно такой, а не какой-то иной вывод.
И только после издания посланий Ивана Грозного мы можем говорить об объективности полемики о его личности. Но пока происходит нечто обратное. Как раньше «не знали» о хранящихся в архивах подлинниках посланий Ивана Грозного, так и теперь «не замечают» изданных посланий царя шестьдесят лет назад и продолжают, как ни в чём не бывало, «обличать» и «разоблачать» его…
Но появился и новый аспект в обличениях Ивана Грозного. Такой же декларативный и далёкий от исторической науки. Это – попытка отвергнуть все серьёзные, действительно научные исследования учёных лишь потому, что они совершены в советский период истории. Спекулятивный приём, недопустимый в серьёзном обсуждении, когда добросовестные историки, проделавшие огромный труд по подготовке посланий Ивана Грозного к изданию и комментариев к ним, а также авторы основательных исследований объявляются «сталинскими учёными», видимо, в расчёте на то, что этот политический ярлык так испугает читателей, что они поверят столь лукавому обвинению. Но, слава Богу, проходят те времена идеологической замордованности людей, когда их можно было пугать именами наиболее выдающихся государственных деятелей.
«Кровавые деяния Ивана Грозного со всеми чудовищными подробностями и во всем ужасающем масштабе вновь получают заслуженную оценку русских историков», — пишет протопресвитер Иоанн Мейндорф в предисловии к книге А. Дворкина. Конечно, такое нагнетание «страшилок» в характеристике личности Ивана Грозного всерьёз принято быть не может и является скорее атавизмом идеологизированного довоенного периода советской истории.
Кроме того, русские историки только начали подходить к объективной оценке личности Ивана Грозного, его действительного вклада в нашу историю, а вовсе не возвращаются «вновь» к новому «разоблачительству» царя. Я имею ввиду, именно историков, а не идеологизированных публицистов. «Возвращаются» к обличению царя совсем иные авторы, не историки, а скорее пропагандисты. Впрочем, они никогда и не оставляли этого своего идеологического дела…
Это, конечно же, спекулятивный подход, когда огромнейшая и серьёзнейшая работа учёных-историков, теперь задним числом соотносится со «сталинской эпохой», дабы принизить их научный подвиг, а заодно весь трагический, наиболее сложный ХХ век выставить как не принадлежащий истории России. То есть, дабы в очередной раз совершить варварство разрыва духовной и исторической преемственности: «В советской историографии сталинской эпохи образ Грозного, как и его заслуги перед отечественной историей, всячески возвеличивались» (А. Дворкин).
В народе же уже живёт стойкое понимание того, что опасаться теперь надо не «сталинской эпохи», давно миновавшей, а тех лукавцев, которые всё ещё размахивают этим жупелом, под красивыми и соблазнительными лозунгами якобы восстановления справедливости, уготовляя в иной форме новые беззакония. Теперь уже трудно преодолимые, так как запас духовной да и физической прочности в народе после двух революций, совершённых за один век, кажется, действительно иссякает…
Причём, размахивают этим жупелом вопреки тому осмыслению советского периода истории, которое уже достигнуто и о чём писал ещё в 1930-х годах Георгий Федотов: «Новый советский патриотизм есть факт, который бессмысленно отрицать. Это есть единственный шанс на бытие России. Если он будет бит, если народ откажется защищать Россию Сталина, как он отказался защищать Россию Николая II и Россию демократической республики, то для этого народа, вероятно, нет возможностей исторического существования».
Но народ распознал свой шанс на спасение и защитил свою страну не потому, что это была «Россия Сталина», а потому, что это была Россия. Нас же теперь пытаются убедить в том, что происходило нечто обратное. Пытаются убедить те, для кого те или иные идеологические догмы дороже самой России.
Вот чего добиваются псевдоисторические публицисты, используя нашу трагическую историю. Добиваются того, чтобы народ отказался защищать Россию, всякую – самодержавную, советскую, демократическую… А личности Ивана Грозного и Сталина при этом — только предлог. А потому мы просто не имеем права поддаваться на такое псевдоисторическое и идеологическое, иначе не скажешь, как шулерство…
Взятие Казани Иоанном Грозным 2 октября 1552 года.
Художник А.Д.Кившенко 1880г.
Нет ничего необычного в том, что в трудные годы послевоенной разрухи и голода ЦК ВКП(б) 4 сентября 1946 года принимает постановление, дающее оценку состоянию кинематографа, в том числе и кинофильму С. Эйзенштейна «Иван Грозный». Это свидетельствует о том, что руководство страны понимало – без идеологического обеспечения, а значит и правдивой истории немыслимы все другие стороны жизни страны и народа. Кроме того, по прошествии времени стало абсолютно ясно, что вторая серия кинофильма С. Эйзенштейна не получилась, чего невозможно прикрыть ярлыком «всемирно известного режиссёра».
Конечно, «можно» в «традициях» идеологического агитпрома представить дело так, что вся эта история связанная с запретом второй серии картины производит впечатление какой-то мрачной фантасмагории». И всё дело состояло в том, что это Сталин был «озабочен тем, чтобы этот царь, отличавшийся свирепым нравом, патологической жестокостью и установивший тоталитарный террористический режим, был показан средствами самого массового искусства в качестве великого мудрого и прогрессивного государственного деятеля», как это и делает В. Панеях в рецензии на книгу В. Кобрина «Иван Грозный («Звезда», № 5, 1990). Да ещё пригрозить и попугать тем, что всё это зловредная «тенденция возвеличивать царей, князей, полководцев прошлого». То есть представить дело так, что знание родной истории для русского человека ни в коем разе недопустимо и «прогрессивности» ради, он должен только и исключительно жевать жвачку «передовых учений». А всякий иной подход аморален. Но это как раз и есть исторический волюнтаризм и экстремизм. Это и есть насилие над народом – его верой, культурой, историей. «Обосновывалось» это тем, что это было-де не укрепление государственности, а – личной власти. На этом основании Иван Грозный напрямую соотносился со Сталиным. Ведь власть по самой природе своей является, всего лишь, средством, а не целью бытия. Без действительной власти недостижимы никакие цели.
Но теперь мы по опыту нынешней жизни знаем, что гораздо хуже «отсутствие» идеологии, закреплённое даже конституционно. То есть отсутствие всякого смысла бытия страны и народа… Но жизнь неосмысленная проваливается в небытие, а человек, лишённый смысла жизни, неизбежно впадает в психоз. Кроме того, «отсутствие» идеологии в обществе свидетельствует об одном, о том, что реальная власть у тех, кто её имитирует, просто отобрана.
Что же предлагается взамен, в качестве альтернативы официальной оценке, пусть даже и небезупречной? А предлагается пресловутое «общественное мнение» неизвестно кем формируемое и, как правило, не в интересах народных. Но в таком случае открытая, официальная оценка гораздо честнее потаённого и лукавого «общественного мнения». И в этом нас убеждают многочисленные книги и кинофильмы об Иване Грозном, изготовляемые ныне. Такого бесцеремонного отношения к российской истории, а значит, и к народу у нас давно уже не было. Оно сравнимо разве что с периодом революционного анархизма в двадцатые годы миновавшего века.
«Кем же был Иван IV?» — многозначительно задаётся вопросом А. Дворкин. И среди прочих «недоумений» выдвигает следующее: «Блестящим писателем, мужем обширного ума и высочайшей по тем временам образованности или полуграмотным обскурантом, не способным связать воедино двух мыслей?» Но если исторические факты «можно» публицисту тасовать как угодно, как ему заблагорассудится согласно его специфическим убеждениям, создавая у читателя впечатление некой озабоченности русской историей, то это «недоумение» не имеет двоякого толкования. Не имеет потому, что перед нами – послания Ивана Грозного, его тексты, которые однозначно свидетельствуют и об обширности ума, и об уровне образованности, и о неординарности натуры царя. Тем же авторам, которые из литературных и богословских текстов способны, вопреки их содержанию, извлекать лишь угодную им идеологию, мы можем разве что посочувствовать…
Наконец, мы ведь имеем возможность теперь сравнить тексты Ивана Грозного с посланиями изменника А. Курбского и убедиться в том, насколько они выигрывают по своей живости, интеллектуальной и богословской глубине в сравнении с жеманными писаниями князя-беглеца. Жеманными потому, что, вступив в переписку с царём, он уже в первом послании отмечает, что хотел, мол, перечислить по порядку все ратные подвиги свои, совершённые во славу царя, но не станет этого делать…
Кстати сказать, это обличает цель его послания к царю. Многие исследователи полагали, что он написал Ивану Грозному, дабы оправдать свою измену, что предполагает определённую совестливость. Но характер его посланий однозначно свидетельствует о том, что предприняты они с иной целью и носят все признаки, как сказали бы сегодня, идеологической акции, дабы выставить Ивана Грозного в Европе в отрицательном смысле. И это абсолютно подтверждается дальнейшей судьбой «наследия» А. Курбского, постоянно переиздававшегося вплоть до такого основательного издания, вышедшего в «Литературных памятниках», как «Переписка Ивана Грозного с Андреем Курбским» (М., «Наука», 1981).
Если же А. Дворкин не видит или не хочет видеть уровня писаний Ивана Грозного, непревзойдённых во всей нашей средневековой литературе, то в таком случае о какой объективности можно говорить его, так называемого исследования… Да и как он может оценить несомненные литературные достоинства посланий Ивана Грозного, если даже год первого их издания указывает неточно… Невольно задаёшься вопросом: а читал он их вообще? Или – внимательно ли он их читал?
Но царь Иван Грозный, как всегда, так и в случае с посланием А. Курбского поступает в высшей мере оригинально и неординарно. Он не вступает в словопрения с князем-изменником, но обращается к народу. Ведь его первое послание адресовано, как уже сказано, вовсе не А. Курбскому и его сообщникам, но обращено во всё его Российское царство об измене крестопреступников князя Андрея Курбского с товарищами. И не обиды, вовсе не гонимого, а просто убежавшего князя разбирает царь в своём послании во все его Российское царство, но исторически и богословски обосновывает законность и незыблемость самодержавия, и в конечном итоге – самостоятельность России.
Попутно отметим как последовательно «подправляли» как облик Ивана Грозного, так и его писания. В первом послании царя «Курбский с товарищи» назван крестопреступником, то есть, словом, не требующим перевода. Между тем Я.С. Лурье «переводил» его как клятвопреступники. Если в подлинном послании Грозного изменники обвинены в самом страшном грехе, какой только может быть – в крестопреступничестве, то есть в отступлении от христианской веры, от православия, то «в переводе» изменники обвиняются в грехе уже менее тяжком – в отступлении от клятвы – клятвопреступничестве. Ведь в том-то и дело, что диалог, между Грозным и Курбским по своему характеру является не политическим, но богословским, духовно—мировоззренческим. И только с этой точки зрения, может быть, постигнут его истинный смысл и значение.
Продолжение следует