ВО ДНИ ПЕЧАЛЬНЫЕ ВЕЛИКОГО ПОСТА…»
Молитва преподобного Ефрема Сирина в осмыслении А.С. Пушкина
15.03.2021 1535
Поэтический дар Пушкина, называвшего себя поэтом действительности, слышал не только громы больших исторических событий, но и улавливал тончайшие, сокровенные движения человеческого сердца. Ему русская литература обязана своим глубоким психологизмом, пристальным, углубленным вниманием к внутренней жизни человека, в том числе и к жизни духовной.
Став как бы итогом духовного пути Пушкина, стихотворение «Отцы пустынники и девы непорочны…» близко в мыслях и чувствах, выраженных в нем поэтом, именно к святоотеческому пониманию особенностей внутренней духовной жизни, в частности, жизни молитвенной. Несомненно здесь сказалось не только его знание святоотеческой литературы и богослужебных текстов, знание учения о молитве и посте, но здесь сказался личный духовный, религиозный опыт поэта.
Пушкин на собственном опыте знал целительное действие молитвы, которая, как он и сказал в этом произведении своем, «умиляет» и «падшего крепит неведомою силой». Поэт знал — и об этом говорит все творчество его — и горечь падений страстно-грешного человеческого существа, горечь грехов, которые он честно выговаривал и нещадно осуждал в себе, и покаянно оплакивал, говоря о себе: «И меж детей ничтожных мира быть может всех ничтожней он…» Знал он и отчаянную тоску и внутреннее одиночество в «пустыне мрачной», «долине дикой», как он обозначал грешный наш земной мир.
Но он знал и источник своего поэтического дара и вдохновения, о чем так ясно и мощно сказал он еще в 1826 году в стихотворении «Пророк». Здесь поэт, томимый «духовной жаждою» и обладающий уже всеми дарами, необходимыми для творчества — обновленными очами, слухом, языком и сердцем, все еще не может ничего, пока дух его не исполнится Божией волей, пока он не призван на служение Творцом.
Как труп в пустыне я лежал,
Но Бога глас ко мне воззвал:
«Восстань, пророк, и виждь, и внемли,
Исполнись волею Моей,
И, обходя моря и земли,
Глаголом жги сердца людей.
Знал поэт и действие благодати Божией, преображающей внутренний состав человека. Один из близко знавших Пушкина людей — князь Петр Андреевич Вяземский — вспоминал: «В последние годы жизни своей он имел сильное религиозное чувство: читал и любил читать Евангелие, был проникнут красотой многих молитв, знал их наизусть и часто твердил их…»
Любой из поэтов, которые когда-либо дерзнули обратиться к переложению на светский современный литературный язык, тем более — язык поэтический — Священных текстов, текстов богослужебных, церковных: молитв, псалмов — знают, какой это сложный и трудноосуществимый творческий акт. И это понятно — ведь канонические молитвы Церкви, освященные ее авторитетом и духовной практикой — это слова святых подвижников, изреченные ими по наитию Духа Святаго Божия.
Православное церковное творчество, раскрывающее во всей полноте Истину Божию — это результат молитвенно-аскетического опыта, духовного подвига. Недаром же святитель Григорий Богослов писал: «Любомудрствовать о Боге можно не всякому! Да, не всякому! Это приобретается не дешево и не пресмыкающимися по земле!..»
А святитель Игнатий Брянчанинов говорил об истинном назначении таланта писателя так: «Истинный талант, познав, что Существенно-Изящное один Бог, должен извергнуть из сердца все страсти, устранить из ума всякое лжеучение, стяжать для ума Евангельский образ мысли, а для сердца Евангельские ощущения… Но и одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение… Так сделал Господь с учениками Своими. Очистив их Истиною, Он оживил их Духом Святым — и они соделались светом для человеков».
Поэтому, конечно же, любое переложение Священного текста, подражание, стилизация, чаще всего, уступают духовной подлинности. Происходит снижение глубины и остроты мысли и уровня духовности, а порою — несоответствие учению Церкви. С другой стороны, чем более подробно и детально стремится поэт передать содержание и смысл духовного текста, тем менее остается в его поэтическом произведении самой поэзии и того, чего мы ждем от нее — художественности.
Тем более, трогает нас стихотворение А.С.Пушкина, выразившее его понимание и переживание великопостной молитвы преподобного Ефрема Сирина «Господи и Владыко живота моего…»
Оно поражает нас неподдельным, искренним и живым покаянным чувством, поражает глубоким погружением поэта в предмет своего духовного переживания. А чувствование этой молитвы, кратко выражающей всю святоотеческую мудрость, есть молитвенное чувствование каждого православного человека. Трогает это поэтическое осмысление и соответствием слов поэта святоотеческому пониманию духовного делания христианина.
И в то же время эти на удивление простые, лишенные изощренных изобразительных средств — замысловатых эпитетов, сложных метафор и витиеватых туманных образов поэтические строки являют собой совершенство отточенного поэтического мастерства. Эта поэзия, как будто совсем незаметная, таинственным, непостижимым образом звучит здесь в каждой строчке. Летучая пушкинская легкость, изящество слога, умение сказать о главном, важнейшем ненавязчиво, как будто едва касаясь, придают стихотворению особую живость.
Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество Божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о Боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Стихотворение состоит из двух частей. И является не столько переложением, сколько осмыслением. Это рассказ поэта о том, что значит для него данная молитва, как он ее понимает и воспринимает. И в то же время, это стихотворение раскрывает духовные ориентиры Пушкина, стремившегося «скорей узреть… спасенья верный путь и тесные врата», как писал он в стихотворении «Странник».
Что для него духовная опора, в чем видит он залог желаемых им «покоя и воли», внутренней свободы и гармонии, равновесия, утешения и — спасения души. Мы уже знаем к этому времени из всего его творчества (вспомнить хотя бы роман «Евгений Онегин» или «Маленькие трагедии»), что земные сокровища не влекут его, что он стремится к другим — духовным, Небесным сокровищам, которые дают возможность человеку овладеть божественной Истиной, стать обителью Бога.
Первая часть стихотворения состоит из описания святых православных подвижников и подвижниц, которые достигнув чистоты сердца, получили лицезрение Истины в «областях заочных», то есть невидимых земным зрением, и указали всякому путь к Небесным сокровищам. Они оставили на этом пути, как указующие вехи, свои Божественные молитвы. Среди этих молитв Пушкин и выделяет для себя особо именно великопостную молитву преподобного Ефрема Сирина. Великий пост, с его покаянными слезами и молитвами, предназначенный Церковью для сугубого очищения души от греха, оказывается особенно необходимым сердцу поэта, столь мучительно терзавшегося своей человеческой греховностью, которую впечатлительный, чуткий Пушкин переживал остро.
И с отвращением читая жизнь мою,
Я трепещу и проклинаю,
И горько жалуюсь, и горько слезы лью,
Но строк печальных не смываю…
Чувство, знакомое любой православной верующей душе! Как часто и мы ощущаем неполноту своего покаяния, терзаемся и унываем от того, что не можем полностью изжить свои греховные страсти…
«Но ни одна из них меня не умиляет, как та, которую священник повторяет во дни печальные Великого поста…» Именно умиление, неотрывное об благодати, размягчение сердца, связанное с глубоким покаянием и скорбным плачем, поэт осознавал и ощущал своей насущной потребностью, ибо покаянием очищается душа.
В этом стихотворении покаяние Пушкина сосредоточено на словах «падшего меня». Кратко, но точно и ёмко слово «падший» выражает трезвость самооценки православного человека. Без этого самоосмысления своей греховности возможна ли духовная жизнь человека и его духовное обновление?
Во второй части стихотворения звучат прошения великопостной молитвы. Следуя за путеводным словом святого подвижника Ефрема Сирина, поэт просит Бога от избавления его от духа уныния, тоски, отчаяния — духа, который так хорошо был ему знаком («Дар случайный, дар напрасный…», «Куда ж нам плыть?»… «Моя душа полна тоской и ужасом…»)
В стихотворении Пушкин соединяет воедино два разных греха, отмеченных в молитве. Он просит от избавления от «праздности унылой». Ну, не от праздности ли, по утверждению святых отцов, и рождается зачастую уныние? Был ли Пушкин праздным человеком? Нет, не был. Но в нем жила счастливая и мучительная, обостренная сила покаяния, признания своей сугубой греховности, недовольства собой, столь свойственная русскому сознанию. Как и в его произведениях жила неистребимая тоска по духовному идеалу. «Цель художества — есть идеал», — писал незадолго до своего земного ухода Пушкин.
К греху любоначалия, упомянутому в молитве, поэт прибавляет слова «змеи сокрытой сей».С этим тонким и порой глубоко скрытым грехом, он боролся всю жизнь, выстрадав всей душою слова:
Веленью Божию, о муза, будь послушна,
Обиды не страшась, не требуя венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспаривай глупца.
«И празднословия не дай душе моей» — именно этого требовал и от себя, и от русской поэтической школы Александр Сергеевич Пушкин. По воспоминаниям современника поэта, лицеиста П.И. Миллера, однажды Пушкин произнес: «Писать повести нужно вот этак: просто, коротко и ясно». Какой огромный и неповторимый мир встает за пушкинской лаконичностью, и какой труд души, ума и сердца!
Святитель Игнатий Брянчанинов пишет: «»Как Ваши сочинения легко читаются!» — сказал Пушкину его знакомый. «От того, — отвечал Пушкин, — что пишутся и вырабатываются великим трудом»».
И суть не только в художественности — чистоте слога и ясности мысли. «Говорю же вам, что за всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36).
Далее Пушкин просит у Творца дать ему сил «зреть свои прегрешения», дабы не осуждать: «да брат мой от меня не примет осужденья». Эти слова живо и точно передают подлинное православное понимание духовного делания, понимания пути по духовной лествице — ко спасению. И здесь мы вспоминаем слова Господа: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7, 1).
Поэт располагает прошения великопостной молитвы по-своему и заканчивает стихотворение словами:
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.
Он подчеркивает, что для него важен именно такой порядок: вначале добиться чистоты сердца, избавив его от тягот «греха алчного», который как лев гонится по пятам. Очистить сердце, чтобы затем наполнить его сокровищами Небесными. Переменив порядок прошений, перечисленных в молитве, Пушкин целомудрие ставит в конце, видя в нем верхнюю ступень восхождения на Небо. От смирения и терпения — к любви и целомудрию. Ведь целомудрие в духовном плане — это духовная чистота, это цельная мудрость, не раздробленная грехом на осколки, это чистота сердца.
Отринув поклонение разуму, поклонение, которым в юности вольнолюбиво перестрадал Пушкин, как и все его поколение, плененное ценностями Просвещения, поэт понимает, что не земной человеческий рассудок, а чувствилище души — сердце — способно «возлетать» к Небесному.
Пушкин, уже неоднократно высказавший к этому времени свое православное понимание мира, человека, власти, творчества, спасения, еще и еще раз высказывает — сердце, очищенное от грехов и страстей, способно познать и вместить Бога. И мы вспоминаем слова заповедей Блаженства: «Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят» (Мф. 5, 8). И слова Святой Псалтыри: «Сердце чисто созижди во мне, Боже» (Пс. 50, 12).
Как всё это близко и знакомо православному верующему человеку! Не об этом ли мы и просим в течение всего своего земного пути Господа? Не в борьбе ли за чистоту сердца проходит, между отчаянием и надеждою, вся наша духовная невидимая брань? Иногда на это уходит вся жизнь человека.
Удалось ли в полной мере достичь этой высоты Александру Сергеевичу Пушкину, назвавшему себя «духовным тружеником»? Господь веси. Мы же, в который раз, преклоним голову перед его духовной чуткостью, глубиной его души и силой его поэтического дара.
Лариса Пахомьевна Кудряшова, русский поэт и литератор
Использованные источники:
1. А.С. Пушкин. Избранные сочинения. В двух томах. «Художественная литература» М. 1980.
2. Святитель Григорий Богослов. «Пять слов о богословии». М. 1997.
3. Собрание писем святителя Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского. М. — СПб. 1995.
4. М.М. Дунаев. Православие и русская литература. Ч.1, Ч.2. «Художественная литература». М. 1996.
5. «Живые страницы». Воспоминания, письма, дневники, автобиографические произведения и документы. «Детская литература». 1970.