ЕЩЕ РАЗ О РУССКОСТИ
«Русская идентичность и будущее православного мира в эпоху глобализации» ДелоРус и Александро-Невская Семья
03.01.2012
1. Что значит быть русским в XXI веке? Так заявлена одна из тем, которые обсуждались на конференции, посвященной памяти К.Н.Леонтьева.
В своем выступлении я коснулся из-за недостатка времени, если можно так выразиться динамического (исторического) аспекта русского национализма. Обратимся теперь к «статическому» (вечному) аспекту русского национализма. Быть русским это значит сохранить некие качества, свойства, характер, менталитет, темперамент, присущие русским изначально и развившимся в течение долгой исторической жизни Народа, о чём писали и пишут многие. Так, Ксения Касьянова (В.Ф.Чеснокова) в книге «О русском национальном характере» (М.,2003 г.) выделяет 16 основных черт нашего характера актуальных и для нашего времени. Кратко перечислим их с небольшими комментариями.
1.1. «Терпение для нас — не способ достичь «лучшего удела», ибо в нашей культуре терпение, последовательное воздержание, самоограничение, постоянное жертвование собой в пользу другого, других, мира вообще — это принципиальная ценность, без этого нет личности, нет статуса у человека, нет уважения к нему со стороны окружающих и самоуважения» (с.127). Об источнике русского терпения замечательно точно сказал Н.Заболоцкий:
«Где б он не был, но в это мгновенье
Здесь, в кино, я уверился вновь:
Бесконечно людское терпение,
Если в сердце не гаснет любовь».
1.2. «В нашей культуре нет ориентации на прошлое, как нет её и на будущее. Никакого движения, этапов, промежуточных ступеней и точек не предполагается. Апокалиптичность мышления, внеисторичность его» (с.135).
1.3.»Народ, крепкий в своей древней культуре, всегда считает тягу к наслаждению, к эйфории чем-то греховным (с.138).
1.4. Инерционность собственных установок, «которая в разговорном языке попросту называется упрямством».
1.5. «Эмоциональная невоспитанность». Наш человек, «придя в состояние гнева или веселости, становится совершенно «безудержным», и всякие попытки остановить его вызывают только новые всплески разбушевавшихся чувств» (с.139).
1.6. «Наша религия и наша культура в полном соответствии друг с другом ведут нас к свободе дорогою смирения» (с.234).
1.7. «Мы выработали такую культуру, которая как бы говорит нам: «добиваться личных успехов — это не проблема,…а ты поработай на других, постарайся для общего дела!» (с.191).
1.8. Самопожертвование. «Слишком это чувствительно, когда живой человек приносит себя в жертву. Уж очень это сильно действующее средство, и мы всё еще достаточно культурны, чтобы воспринять этот сигнал соответствующим образом» (с.203).
1.9. «Установка на социальное отклонение», характеризующая «готовность человека нарушить общепринятые нормативы…не веря в их ценность, не ощущая их непреложной необходимости» (с.212-213).
1.10. Высокая степень «враждебности и взволнованности». Она «порождает комплекс внутренних состояний, характерных для т.н. «религиозного фундаментализма» (с.218).
1.11. «Судейский комплекс» куда входит «правдоискательство», т.е. стремление найти «абсолютную истину, измерить ею себя, свои поступки и чужие действия, весь мир, прошлый, настоящий и будущий» (с.251).
1.12. Нам гораздо труднее, чем западноевропейцам, «остаться со своим мнением в одиночестве» (с.252).
1.13. Мы всегда являемся «волюнтаристами и при анализе поступка идем не от ситуации и состояния человека, а от его намерения, установки, от признаваемых им ценностей, т.е. от смысла совершенного им поступка» (с.268)
1.14. «Стремление у уединенности», «отказ от социальной активности» и в то же время — «потребность в принадлежности к социальной группе» (с.285). Это противоречие снимается стремлением к задушевной дружбе.
1.15. Престиж личности, её авторитет, её высокий статус в глазах общества у русских, прежде всего, связан с её умением и готовностью отказаться от себя: «полная бескорыстность и строгое (иногда даже педантичное) соблюдение моральных правил — и обеспечивают человеку высокий личный статус» (с.318).
1.16. Стремление решать буквально все, не только личные, вопросы неформально, не по закону, а «по человечеству» (по обычаю, по личным отношениям), а желательно еще и по совести.
Эта неформальность характерна и для отношений русского человека с Богом. В рамках таких отношений человек всегда остается перед Богом немного ребенком. В противоположность этому формализация отношений между Богом и человеком в католицизме. Такая формализация позволяет человеку вступать в контакт с Богом сохраняя независимость и самодостаточность от Него. Отсюда возникновение в Европе гуманистической цивилизации, опирающейся на разум человека.
Все перечисленные характеристики русского народа получены с помощью тестирования, проведенного в ходе специальных исследованиях, как в России, так и в США.
2. И. С. Аксаков в речи о Пушкине выделяет те черты его поэзии, о которых можно сказать, что они «чисто русского народного свойства»: «Пушкин… тем отличается от большинства европейских поэтов, что он всегда искренен, всегда прост, всегда свободен, никогда не позирует, не рисуется, не нянчится, не носится со своим «я». Он если и выставляет себя, то непременно хуже, легкомысленнее, чем он есть… Способность шутки, это присутствие иронии в уме? Тоже коренная, народная черта истинно русского человека; это постоянно присущий русскому человеку антидот против всякой излишней, а потому и фальшивой идеализации и против собственного самообольщения. Такая ирония — свойство широкого ума — не есть «отрицание» и не противоречит любви. Она даёт лишь усматривать человеку, в свете любви, оборотную, юмористическую сторону иной истины, отразившуюся вместе с положительной её стороной в явлениях ли жизни, в собственной ли душе. Такой грациозной шуткой и доброй, умной иронией, прикрывающей иногда лёгкою формой глубокую, серьёзную мысль и целую перспективу мыслей, обилует поэзия Пушкина… Что особенно поражает в Пушкине и является также русскою психическою чертою, тесно, впрочем, связанной с чувством реальной правды, это отсутствие мечтательности, в смысле немецкого Schwarmerei, и скажу более, даже отсутствие страстности. Я, конечно, разумею здесь исключительно сферу искусства. Пушкин представляет в себе удивительное, феноменальное и глубоко трагическое сочетание двух противоположных типов как человека и как художника: знойный африканский темперамент и чисто русское здравомыслие, поражающее в самых молодых его произведениях и потом всё более и более развивавшееся; страстность природы и воздержанность колорита в поэзии, само-обладание мастера, неизменно строгое соблюдение художественной меры; легкомыслие, ветреность, кипение крови, необузданная чувственность в жизни и в то же время серьёзность и важность священнодействующего жреца, способность возноситься духом до высот целомудренного искусства» [Аксаков К.С. Аксаков И.С. Литературная критика. М., 1981.С.273-275].
Н. Н. Страхов так характеризует русскую сущность: «Мы, русские, вообще? люди серьёзные и не любим ничего внешнего, никакой риторики, никакой шумихи и высокопарности. Для нас кажется лишним всякий избыток в проявлении внутреннего чувства. Тем более нам противно всякое выражение, преувеличенное в сравнении с содержанием. Мы народ скептический и насмешливый, и вместо того, чтобы находить наслаждение во внешнем излиянии внутренних движений, готовы посмеяться даже над самым искренним и истинным их выражением. Эта черта, с одной стороны, представляет некоторую душевную стыдливость, то есть постоянную боязнь профанировать свои чувства, такое ощущение их святости и красоты, при котором всякая внешняя форма кажется негодною, несоответствующею. Таким образом, при постоянной насмешливости и отсутствии всяких внешних проявлений, у нас в душе сохраняется огромный запас энтузиазма, тем более сосредоточенного, чем меньше он проявляется. Но, с другой стороны, неверие в форму, в выражение, и неумение найти эту форму и это выражение, граничит с цинизмом, то есть с отрицанием всякого энтузиазма, с неверием в самую законность и действенную силу душевных движений. Постоянно колеблясь между этим цинизмом и этим энтузиазмом, мы, очевидно, можем быть удовлетворены только совершенною правдою и простотою, как в жизни, так и в художественных произведениях» [Страхов Н.Н. Критические статьи об И.С.Тургеневе и Л.Н.Толстом.т.I.1901,С.153]. Я тоже писал на эту тему в книге «Русский человек» (С-Пб.,2008 г), в частности я утверждал, следующее: «Русский народ — один из самых героических народов. Иначе он не построил бы великую Империю, не сокрушил бы многих сильнейших в свое время врагов, не отразил бы многих нашествий, не создал бы великую культуру» Упомянем еще и русскую беспечность.
Заметим, народ отдавал себе отчет в этом свойстве своего характера, и множество пословиц, уходящих в седую древность, свидетельствуют о ней. Беспечность это отсутствие забот, отягощающих жизнь человека, сводящих её к суете. Беспечны дети, о которых заботятся взрослые. Но беспечны и боги, у которых нет забот. Беспечность приподнимает человека над повседневной жизнью. Над всеми, кто погружен в неё. Она ставит человека вне обыденной жизни. (Подробнее об этом у Г.Пеева в статье «О русской беспечности. «Русское самосознание», №12,2006. С.72-77). Тесно связано с беспечностью — полагаться на авось, на случай. Характерны строки И.Бунина:
«И темным-темно в той новой чаще,
Где опять скрывается дорога,
И враждебен мой ямщик молчащий,
И надежда в сердце лишь на Бога
Да на бег коней нетерпеливый,
Колокольчик, плачущий счастливо,
Что на свете всё авось да случай».
Но в таком состоянии человек явственнее чувствует некую направляющую силу в его жизни, помогающую ему не изменять себе в трудных обстоятельствах, верить в правоту своего дела. И снова И.Бунин:
«Не собьет, с пути меня никто.
Некий Nord моей душою правит,
Он меня в скитаньях не оставит,
Он мне скажет, если что: не то!».
(Продолжение следует)