Владимир КРУПИН.
ПРОГРАММЫ ПРЕВРАЩЕНИЯ ДЕТЕЙ В ЖИВОТНЫХ
Выступление в Общественной палате на слушаниях «Роль литературы в духовно-нравственном формировании общества»
ожиданий идеология большевизма и коммунизм оказался мифом, когда в новом периоде жизни обнаружилось новое вранье про построение справедливого общества. Мы видим крушение всех демократических институтов, видим, что ни Конституция, ни законы не могут сдержать диктатуру воровства, которая царит в сегодняшней России. Что же ее спасет? Ее спасут нравственность и совесть, этот глас Бога в душе.
Последнее, что хранило нравственность, после Церкви, была классическая литература, и прежде всего литература в школе. И вот сейчас это спасительное влияние литературы убивается. Литература изгоняется из школы, государство швырнуло ее под колеса капитала. Даже в 17-м году не смогли тогдашние революционеры “сбросить Пушкина с парохода современности”, а сейчас – сам видел – выброшенные на помойку его книги. “Творцы” новых стандартов образования, вы этого хотели? Но так получается. Неужели составители их всерьез считают, что версификатор Бродский лучше великого Рубцова, неужели средний поэт и плохой прозаик Пастернак лучше нужнейшего Заболоцкого?
Думаю, что так случилось не от глупости и не от незнания, а оттого, что составляли программу те, кто лишен трех качеств, составляющих человеческую личность. По мысли русского философа Владимира Соловьева, для того чтобы превратить человека в животное, надо лишить его: первое – чувства стыда, второе – чувства сострадания и жертвенности и третье – благоговения перед святынями. От чувства стыда начала избавлять мир сексуальная революция 60-х, когда “ливерпульская четверка” кричала о сексе как об избавлении от всех проблем, прибавляя при этом: “Мы более знамениты, чем Христос”, когда пошлость и насилие загадили все кино- и телеэкраны, когда образ героя, любящего Отечество, вытеснил образ прохиндея и мошенника Остапа Бендера, а образ любящей жены и матери заменила ведьма Маргарита.
Ворвался в мир школы и интернет, этот сплошной дом терпимости (напомним, что терпимость в переводе – это столь желанная либералам толерантность): уже не стыдно принародно жевать, материться, не почитать старших, дерзить учителям, угрожая им “телефоном доверия”, уже популярен лозунг “Закончим школу женщинами!”, уже лаховцы начинали приносить в начальную школу презервативы и учить ими пользоваться – куда еще?
Сострадание, жертвенность убиваются демократическим рынком. Конкуренция развивает эгоизм. Пропагандируется карьерный рост как признак жизненного успеха, чувство долга, солидарности уже и не вспоминается. Ведь ничего же не получится у головы без участия сердца. Сколково – центр процветания мировой науки уже прозван Сколково.
А что касается третьего, главного чувства человека, благоговения перед святынями, сохранения Бога в душе, оно постоянно оскорбляется и унижается, когда новые Саломеи пляшут перед алтарями, когда оскверняются Кресты, иконы и могилы, когда госпожа интеллигенция занимается любимым делом – сплетнями о священноначалии.
Конечно, чиновники, убивающие предмет литературы, скажут, что не хотят такого кощунства, но если они вдвигают в программы, например, Мандельштама, то как их понять. Мандельштам еще после первой революции в статье “Кровавая мистерия 9 января” призывал к цареубийству. Писал: “Нельзя жить, если не будет убит царь”.
И постоянное, мы видим, обезьянничание перед какой-то неведомой мировой цивилизацией. Неужели страны, где епископы – женщины и где венчают двуногих однополых, для нас пример? Мы – ведущая европейская и мировая держава. Русские летописи старше на сто лет французских и итальянских хроник, немецкие вообще появились в XIV веке. Наш Нестор писал одновременно с греческими и латинскими авторами. И это до сих пор. Напоминать ли, что мир держится русским искусством и русской научной мыслью?
Задолго до всяких конституций в России зарождалась симфония духовных и светских властей, какой мир не видывал. Вместе с игуменом Даниилом в Святую Землю ходил киевский князь Изяслав. Духовником у князя был основатель русского монашества преподобный Антоний. “Иду к Антонию на исповедь, ноги подгибаются”, – говорил Изяслав. Но ни эти факты, ни сам памятник духовности и литературы “Хождение игумена Даниила” в школе и близко не бывали. Как и написанное за сто лет до “Слова о полку Игореве” “Слово о Законе и Благодати” митрополита Иллариона, показывающее единственно верный образ жизни – жизни во Христе. Остальное – гордыня.
И отдельно от школы существуют и лежат прямо под ногами золотые россыпи русской речи, народное творчество: песни, сказания, легенды, былины, пословицы, поговорки, потешки, обрядовая поэзия. А ведь на народное творчество мы не можем смотреть как на давно прошедшее – оно всегда будет, по крайней мере для пишущих, недосягаемо впереди.
Понимания значения литературы как предмета, поддерживающего свод нравственности над Россией, нет у наших властей. Видимо, им безразлична их посмертная судьба. А ведь все помрем, и кого как вспомнят?
Тредиаковский, вручая императрице Екатерине свою оду, заметил: “Царствованию великого Августа потребен Гораций”. Но если сейчас в Горациях – Пелевин, то кто тогда Путин?
Исследователь происхождения большевизма из протестантизма, а из протестантизма, из безбожия, русский философ Виктор Тростников сделал вывод: “Подлинного мудреца может дать человечеству только православная цивилизация, поскольку мировоззрение, из которого выросла ее культура, есть неповрежденное учение самого Бога, воплотившегося и сошедшего на землю, чтобы дать его людям”.
И в самом деле, почему русская классическая литература – ведущая в мире? Потому что она выращена Православием. Как и величайшая музыка, как и живопись – дитя иконописания. А архитектура? Не церковью ли рождена? И если мы начатки Православия взяли от Византии, то уже рост их и созревание свершились на русской почве.
Большевики сделали из Пушкина революционера, пора в школе говорить о нем как о православном гении. То же и вообще со всем курсом литературы. Гибель Катерины в “Грозе” не протест против “темного царства”, а глубочайший стыд за свершенный позор прелюбодеяния, за осквернение брачного венца. Маша Миронова и Петр Гринев любят друг друга, но не могут вступить в брак без родительского благословения. “Покоримся воле Божией, Петруша”, – говорит Маша. Но когда Петра оклеветали, то она, нигде не бывавшая, в одиночку едет в Петербург и спасает любимого.
Главный мотив настоящей русской литературы – служение Богу небесному и царю земному. И утверждение простейшей мысли, что у России свой, Богом указанный путь, что русский язык – язык Богослужебный. Пушкина спросили о даме, с которой он долго разговаривал: “Умна ли она?” – Пушкин искренне ответил: “Не знаю, мы говорили по-французски”.
Жизни не хватит, чтобы овладеть величием русской словесности, а школа наша вдвигает в программу все вытесняющее изучение иностранных языков. Как будто школа подрядилась поставлять для мирового сообщества англоязычных ЕГЭ-недоумков. Но, говорил апостол, что “знание языков есть самое низкое знание”. А что самое высокое знание? Богопознание, мудрость. А кто мудр? Тот, кто делает добро.
А языки въехали в Россию через дворян, чтобы им скрывать свои разговоры от дворни, вот и весь секрет офранцуживания. Потрясенный своим открытием Митрофанушка восклицает: “Маменька, ведь в Париже даже извозчики говорят по-французски”.
“Слово есть высший подарок Бога человеку, – писал Гоголь, и этим словом написал одно из своих главных завещаний: Воспитание должно происходить… в беспрестанном применении и сличении всего с законом Христа: в чем оно не противоречит Христу, то принимать, а в чем не соответствует Его закону, то отвергать: ибо все, что не от Бога, то не есть истинно”.
Когда Россия благоденствовала? Когда в ней усиливалась молитва. Царь Феодор Иоаннович больше молился, чем занимался государственными делами, и при нем Россия процветала. Ибо “Ищите прежде всего Царствия Божия, а все остальное приложится вам”. Ибо нет никакой истории, кроме одной: мир или приближается ко Христу, или удаляется от Него. Мы так долго удалялись, что диву даешься, что Господь все еще нас любит. Он вечен и неизменен. И никогда никого ни за что не наказывал: это мы сами отдаемся под власть Его врагов и служим им.
Но спасение возможно. Оно в воцерковлении школы. Великий педагог Ушинский сказал, что нерелигиозное обучение – “безголовый урод”.
Рекомендации Общественной палаты в вопросе преподавания литературы очень нужные и толковые. Только не произошло бы с ними, как с другими документами, созданными в палате: поговорили, спустили пар на свистки, а дело не сделано».
Это выступление было три года назад. И что изменилось? Многое. И все в худшую сторону. Российская школа продолжает ковать англоязычных ЕГЭ-недоумков. Давно эту систему обозвали Баба ЕГЭ. Вдобавок эти три буквы очень похожи на собачью кличку, очень подходит: «ЕГЭ, сидеть! ЕГЭ, фас!» Да и сравнение подтверждается привычными уже словами: «на ЕГЭ натаскивают». Натаскивают. Вдумайтесь.
ЕГЭ убивает Россию. Вот привожу авторитетнейшее подтверждение: китайский академик Цзинь Сычжан исследовал системы образования в мире за последние 30 лет в 43 странах и отметил, что падение уровня образования в России просто устрашающее. Он сказал, выступая перед студентами МГТУ им. Баумана: «Это не просто катастрофа, это верный путь к уничтожению знаний. В Советском Союзе была лучшая в мире система образования. Теперь же Запад провел против вас величайшую диверсию, навязав вам гибельную систему ЕГЭ, уничтожающую знания, готовящую рабов и биороботов… В то время как остальной мир идет вперед, ваши школьники обречены на деградацию и вечное отставание» (газета «Слово», 22 марта – 4 апреля 2019 г. – В.К.).
Спасибо, господин Сычжан! Может быть, вас услышат наши чиновники, командующие российским образованием. По опыту знаю, что кадры этих чиновников создаются из карьеристов, из неудавшихся учителей.
Но именно нынешних учителей обвиняют чиновники во всех бедах школы. Но учителя-то при чем? Они насильно загнаны в систему, которая вынуждает заниматься чем угодно, только не образованием. А если образованием, то только формальным и легковесным.
Всю жизнь я связан со школой, много езжу по России – стон, великий стон слышен и в селах и городах. Стон и плач тех, кому небезразлично будущее Отечества.