Исповедь убийцы …
живые, и, ломая ветки, мы причиняем дереву боль, только эту боль мы не можем увидеть. Про деревья мне было не совсем понятно, но я верил родителям, ведь они знают лучше.
До 10 лет мы жили у реки, и все соседские мальчишки с раннего детства имели, хоть и примитивные, но рыболовные снасти. Имел их и я, наверное, уже лет с семи. Ловить рыбу было очень интересно — это настоящее мужское занятие, а все мальчишки тогда старались быть только настоящими мужчинами — наши отцы были Победителями, были Героями Великой Отечественной войны, и нам хотелось походить на них. Но одно обстоятельство очень печалило детскую душу — пойманные живые рыбки должны были умирать. Иногда их было так жалко, что я выпускал их на волю, но чаще всего я нанизывал их на снизку, чтобы они во время ловли еще поплавали в воде.
А потом они «засыпали»… Я очень старался вовремя подсечь клюющую рыбку, чтобы она не успела заглотить крючок, и мне бы не пришлось добывать крючок уже из рыбьих внутренностей. Но иногда я не успевал, и рыбка глотала наживку вместе с крючком. Это было ужасно — вытягивать крючок вместе с внутренностями страдающей рыбы. После этого я долго не мог прийти в себя и, чаще всего, уходил домой. Я никогда не ловил лягушек и не мучил их, как делали это некоторые злые мальчишки, я никогда не издевался над кошками и собаками. Я всегда знал — живое существо также страдает от боли, как и мы, и всегда жалел любую живность.
Время от времени во дворе нашего большого коммунального дома рубили головы курам. Из несчастных хлестала кровь, а иногда, убивающие их дураки выпускали свою уже безголовую жертву и она еще некоторое время бежала… Ощущение было такое, что это мне вот сейчас отрубили голову — было больно и страшно в свои 6 — 7 лет видеть муки убиваемого живого существа.
Но самую большую жестокость я увидел в своей семье. Конец 1950-х годов — время не очень сытное для нашей семьи — мы имели только учительскую зарплату отца да всегда минимальную зарплату мамы, и отец — сын выходцев с Украины, чтобы прокормить семью, время от времени заводил какую-нибудь живность. И вот однажды они с мамой принесли с базара двух замечательных беленьких кроликов. Они были такие ласковые, такие пушистые, что я сразу искренне полюбил их. Им дали какие- то имена, которых я сейчас уже и не помню. А мне дали задание обеспечивать этих замечательных кроликов травой, и я каждый день после школы, взяв с собой мешок, уходил на пустыри за огородами добывать траву. Это было тяжелое занятие — рвать траву руками, да еще и не всякую траву: кролики были привередливыми. Кролики были мне, как братья — я с ними играл, разговаривал с ними. Но вот однажды родители сказали, что кролики уже достаточно выросли и их пора забить. Как? Почему??? Они же братья!!! Но кто у нас слушает малышей!? Впервые за долгое время я не пошел за травой…
А потом был ужин. И родители, и бабушка стали оживленно доставать из кастрюли сваренные части тех самых моих «братьев» и притворно нахваливать варево. Я был просто убит таким страшным предательством — мои родители заботились о кроликах только потому, что потом собирались их съесть! Как будто нельзя было, как обычно, поесть картошки с огурцом или с капустой. В тот вечер я не притронулся к пище… Прошло уже более 50 лет. Но та детская доброта и та детская отзывчивость живет во мне и сейчас — я стараюсь не причинять зла никаким букашкам, червякам, жабам, ящерицам…
В последние годы на нашем садоводческом участке развелось огромное количество улиток, которые пожирают буквально все молодые побеги. Особенно достается малине. Жена собирает их и бросает в соляной раствор, где они и погибают. А мне их жалко — хоть очень и противная, а тварь Божия — я их только щелчком смахиваю со стебля, хотя знаю, что через несколько минут они будут уже на других стеблях. Так я и жил, считая себя довольно добрым и отзывчивым человеком.
Время от времени на глаза попадались статьи про аборты, но эта тема меня как-то не трогала. Я знал, что делать аборты не очень хорошо, а для здоровья женщины вообще опасно, но мера эта вынужденная и без этого в современной жизни обойтись трудно. Понимая умом, что делают операцию по удалению хоть и живого, но все еще крохотного эмбриона, я полагал, что этот эмбрион своим физическим состоянием еще мало чем отличается от семенной жидкости, которая наполняет контрацептив и потом выбрасывается — ведь сперматозоиды тоже живые. В нашей семейной жизни моя жена дважды делала аборт — оба раза мы считали, что еще не время для рождения второго ребенка, беременность в то время казалась нам нежелательной.
После того, как в 1992 году надо мной совершили Таинство Крещения, я начал еще неумело искать и находить в своей жизни нехорошие поступки. Я знал, что Крещение снимает грехи всей прежней жизни, но все-таки считал, что в отношении меня это несправедливо. Ведь люди, крещенные в детстве, но пришедшие в церковь только со мной, должны исповедовать грехи с 7-летнего возраста, а я всю жизнь грешил, и мне ни за что ни про что все и простили, хотя я и не каялся. Совесть требовала исповеди, и я несколько раз исповедовал грехи с 7-летнего возраста, не рассказывая батюшке о своем позднем Крещении. Конечно же, я рассказал и об абортах, считая, что это, в первую очередь, мой грех. На удивление, батюшка с моим мнением не согласился, сказав нечто вроде того: «Это женское дело, не лезь ты в их проблемы». Так я и жил последние 20 лет, считая себя церковным и довольно-таки праведным человеком.
Но вот в июле этого года на сайте «Русской народной линии» мне попалась на глаза статья о том, как наша молодежь протестует против абортов. Статью предваряла жуткая фотография или рисунок: на ладони в резиновой медицинской перчатке лежал маленький окровавленный мертвый человечек. Он лежал на боку. У него были ножки и ручки, на голове пробивались черные волосики, даже детородные органы и те были сформированы. Он был совсем, как мы. Только очень маленький. И он был мертв. Оказывается, те давние представления об удалении некого эмбриона были ложны! Удаляется и убивается живой человечек, твой ребенок! Он еще очень маленький, но он уже человечек и он уже живой! Эта мысль меня потрясла: «Я убивал своих живых детей! Убивал их, не дав им даже возможности родиться и креститься! Ведь они же попали в ад! Я не дал им ни одного шанса на спасение для Жизни Вечной!» Недавно одна знакомая-иконописец прислала мне фотографию своей новой иконы, на ней — младенцы, убиенные Иродом. Но мне их совершенно не жалко — они пострадали Христа ради, ради Его спасения и теперь пребывают в Царствии Небесном. Но мои-то дети в аду! И в аду только из-за меня, из-за моей похоти и нежелания за эту похоть хоть как-то отвечать!
Только сейчас я это понял, только сейчас я искренне раскаялся, а не так, как тогда, когда просто перечислял свои нехорошие дела. Это же было самое настоящее убийство! Ответственность за убийство в современном Уголовном Кодексе России описывает 105-я статья. Ко мне относится ее 2-я часть: «Убийство двух или более лиц». Такое деяние наказывается лишением свободы сроком от 8 до 20 лет или пожизненным заключением, или смертной казнью. Отягчающими обстоятельствами в моем случае является: убийство группой лиц (еще, как минимум, один хирург), по предварительному сговору и убийство человека, находящегося в заведомо известном беспомощном состоянии. Значит, даже по нашим несовершенным и либеральным законам мне полагается уже здесь, на земле, смертная казнь! А что же по совершенному и праведному Закону Божьему? — Казнь вечная! Может быть, скажете, как тот батюшка: «Это дело женское?» Как раз-то и нет!
Может быть, и есть какие-то оголтелые особы, которые сами решают убивать своих детей, но обычная женщина всегда сомневается, всегда боится — ей будет больно и не полезно, ей страшно, она боится принять решение одна, она обращается к мужчине. А мужчина? — Стыдливо отводит глаза и лепечет что-то о несвоевременной беременности. Ведь, если бы я тогда твердо или, хотя бы, полутвердо сказал: «Убивать не будем, будем рожать», — мои дети были бы сейчас живы, и не оборвалась бы ниточка в будущее, и сохранилась бы возможность рождаться все новым и новым поколениям моих потомков. Но я не сказал тогда этих мужских слов.
Интернет сообщает, что аборт бывает ранний — до 12 недель и поздний — до 22 недель. Ранний аборт делается по желанию женщины, а поздний — по решению комиссии. В 12 недель человек уже почти полностью сформировался: он величиной с большой палец руки, у него непропорционально большая голова, т.к. уже сформирован мозг, у него сформированы внутренние органы, у него работает мочевыделительная система, крохотный язычок распознает вкус, а на пальчиках уже есть рисунок, он шевелит ручками и ножками, он может оттолкнуться от стенки маминой утробы, он может вложить пальчик в рот, он пьет жидкость маминой утробы, он открывает и закрывает ротик, половые органы мальчика и девочки уже различаются — он живой! И этот мальчик-с-пальчик или девочка-с-пальчик чувствует приближение орудия смерти — резко повышается кровяное давление, судорожно шевелятся ручки и ножки, ротик беззвучно открывается и закрывается, желая закричать: «Не убивайте меня! Дайте мне родиться! Я хочу жить, как и вы!!!
По статистике около 90% женщин делают аборт при сроке беременности в 12 недель.
Не так давно СМИ сообщили о том, что некая мама, обидевшись на некого папу, вывела двоих своих детей, по-моему, 3-х и 6-ти лет и поочередно выбросила их с балкона высокого этажа. И приводились предсмертные слова старшего мальчика: «Мама, не выбрасывай меня! Мама, не выбрасывай меня!!!» Потом маму даже судить не стали, ее поместили в психиатрическую больницу, потому что диагноз был очевиден. Но мы-то, убивая своих детей на абортах, считаемся не только нормальными, но даже и современными, и прогрессивными — как же, ведь мы правильно планируем семью! Прошлым воскресением я искренне каялся в своих убийствах, но облегчение ко мне не пришло. Я начинаю завидовать уголовным преступникам — они могут пойти в полицию и заявить о содеянном, по суду получить справедливый срок, отсидеть, а потом уже могут спокойно жить — они сами пожелали наказание и сами его исполнили. А куда мне сдаться? — Даже в сумасшедший дом не возьмут — в нашем совершенно сумасшедшем мире я считаюсь совершенно нормальным. Но мне видится, как убиваемые по моему решению мои дети, беззвучно открывая ротики, пытаются кричать: «Мама, папа, не убивайте меня! Я буду заботиться о вас! Дайте мне родиться! По-жа-луй-ста!!!» Я думаю, что если бы мне сейчас предложили страшную смертную казнь в обмен на жизнь моих убитых детей, я бы согласился. Мы живем в совершенном и справедливом мире, и Господь вразумляет нас через страдания наших близких. И задавая сейчас себе вопрос: «За что так тяжко страдает мой чудесный сын?» — я отвечаю: «За страшные родительские грехи убийства его братьев и сестер».
Неделю назад мне позвонила знакомая из маленького городка Ивановской области и сообщила, что у них произошло страшное, ни чем не объяснимое убийство — в хорошей и благополучной семье была зверски убита женщина-гинеколог, убита своим сыном, который характеризуется с самой хорошей стороны. Убийца мучил свою жертву — она была растерзана. Теперь я знаю, почему это — не надо убивать детей, тем более в материнской утробе.
В последнее время во мне стали часто звучать слова М.Ю.Лермонтова, которые запомнились еще со школы. Я заменяю только одно слово и отношу их к себе:
«Но есть и Божий Суд, наперсники разврата!
Есть Страшный Суд: он ждет!
Он не доступен звону злата
И мысли, и дела он знает наперед!
Тогда напрасно вы прибегнете к злословью,
Оно вам не поможет вновь.
И вы не смоете всей вашей черной кровью
Младенца праведную кровь!»
источник РУССКАЯ НАРОДНАЯ ЛИНИЯ